Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова]

Зина торопливо посторонилась, пропуская Свету, и двинулась следом. В дверях Света остановилась в нерешительности, ухватившись за косяк, словно дальше был сплошной лед и она боялась поскользнуться. Выглянула в коридор.

— Иди, не бойся. Чудило! — Легонько костылем Зина тронула ее сбоку. — Эх, мать честная! Кабы ко мне, на одной ноге поскакала бы!

В конце коридора Света увидела две фигуры в белых халатах. Они медленно приближались. Отец держался прямо и шел мелкими шажками, почти семенил, опираясь на толстую палку. Мама, с хозяйственной сумкой в руке, близоруко всматривалась в каждую попадавшуюся навстречу женщину, стараясь узнать в ней дочь.

У Светы сжалось что-то в горле — почему отец с палочкой? Никогда раньше не пользовался он палочкой. Нога… Старая рана, еще со времен гражданской войны… Господи! Как можно было так долго тянуть, не звонить… Ведь они думали о ней непрестанно, каждый день! И Света, сорвавшись с места, побежала по коридору навстречу двум фигуркам, которые теперь, затуманившись, показались ей одним сплошным белым пятном…

* * *

Вечером Катя долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, вставала, выходила покурить. В коридоре было полутемно, пусто. Пододвинув стул к окошку, она смотрела на запорошенные снегом крыши, на молодой месяц, рядом с которым горела крупная звезда. Временами серебряный серп месяца тускнел, скрываясь за небольшой тучкой, но скоро вновь выскальзывал, еще более яркий и чистый.

Думалось о прошлом. Будущее рисовалось слишком неясно. Можно было только предположить, что на фронт Катю уже не пустят — нога. Правда, врач на днях намекнула, что, возможно, придется делать еще одну операцию. Пусть делают. Катя не возражает, если так надо. Авось и уладится с ногой. Да и войне пока еще конца не видно.

Мама сказала, что приезжал в Москву танкист — фронтовой товарищ Пети Фомина, Катиного одноклассника, с которым она дружила. Заходил к его родным, привез письмо, в котором Петя передавал привет и ей, Кате. В письме Петя писал, что восемь месяцев партизанил в лесах, а теперь снова в танковых частях. Подробностей не сообщал. У Кати отлегло от сердца — она боялась, что Пети уже нет в живых: писем от него не было около года.

Петя Фомин… В школе его прозвали Фома Лопоух. Действительно, у него были большие оттопыренные уши, казавшиеся еще больше из-за прически, которую он никогда не менял, — волосы он стриг под «ежик». Худой, жилистый и крепкий, Петя был хорошим спортсменом, в старших классах занимался легкой атлетикой и среди школьников района считался лучшим бегуном на короткие дистанции. Катя всегда удивлялась, как Петя, медлительный и даже немного заторможенный, вдруг совершенно преображался на беговой дорожке и несся вперед как ветер, легко и свободно.

— Ты, наверное, притворяешься, Фома, — говорила Катя. — Ходишь как верблюд — еле ноги плетутся. А на самом деле ты вон какой быстрый!

Они дружили с детских лет. Сидели за одной партой, вместе бегали в кино. Любимые Катины фильмы «Путевку в жизнь» и «Чапаева» смотрели много раз подряд. Спрятавшись в фойе за стульями, терпеливо ждали, когда начнут пускать в зал на следующий сеанс, — денег на кино не было. Никак не могла Катя согласиться с тем, что Чапай гибнет, и с душевным трепетом вновь и вновь переживала этот трагический момент, всем своим существом желая, чтобы легендарный комдив переплыл реку…

В то время она хотела быть Анкой-пулеметчицей.

Но вот Катя услышала о Полине Осипенко, которая установила несколько мировых рекордов и стала известна всей стране. Военный летчик-истребитель Полина Осипенко участвовала затем в знаменитом перелете Москва — Дальний Восток вместе с Гризодубовой и Расковой. Три отважные летчицы стали первыми Героями Советского Союза среди женщин. Кате близка была именно Полина, бывшая птичница, простая женщина из народа, сумевшая взлететь так высоко. Когда Осипенко разбилась, Катя восприняла это как личное горе.

В шестнадцать лет Катя попыталась поступить в аэроклуб, мечтая впоследствии стать военной летчицей, как Полина. Но ее постигла неудача: из-за малого роста Катю не приняли. Она огорчилась, но интерес к военному делу не пропал.

— Все равно буду служить в Красной Армии, — сказала она Пете. — Что, не веришь, Фома?

— Почему же?.. Может, и возьмут… Только…

— Что только? Ну, договаривай!

Петя замялся, но Катя настаивала.

— Да просто мне бы не хотелось, чтобы ты…

— А ты тут при чем? — засмеялась Катя.

Он густо покраснел и, обиженный, ушел.