Вернись ради меня

Моя мама сфотографировала меня и Джилл последним летом на острове: мы сидим на песке, склонив друг к другу головы, и наши кудри спутываются, подхваченные ветром, – мои, позолоченные солнцем, и янтарные локоны Джилл. Переплетаясь, наши такие разные волосы создают нечто удивительно красивое.

Кончиками пальцев я провожу по лицу Джилл. Если закрыть глаза, я отчетливо вспомню ее смех, но на фотографии она даже не улыбается. Мама застала нас врасплох, и я до сих пор слышу, как Джилл настойчиво шепчет мне на ухо: «Никому не говори», прежде чем мама крикнула нам: «Ну-ка, скажите «сыр»!» Интересно, заметила ли мама тогда что-то неладное?

Захлопнув альбом, я делаю глубокий вдох, от которого перехватывает горло. Я держала свое обещание целое лето, но в конце концов не смогла молчать вечно. Возможно, я совершила ошибку, однако сейчас уже поздно об этом думать.

Глава 3

На следующий день я пытаюсь представить, как будет проходить обед с Бонни: наши разговоры об Эвергрине всегда выходили натянутыми. Я объясняю это тем, что мы относимся к своему детству (а Бонни – и к юности) диаметрально противоположно. Иногда я недоумеваю, как так вышло: родные сестры, а помним совершенно разное.

Бонни открывает дверь и отступает в сторону, пропуская меня в длинный коридор, подальше от дождя, который не прекращался с прошлой ночи.

– Люк совсем расклеился, он уже никуда не едет, – бросает она, обгоняя меня и ведя в кухню, расположенную в задней части дома.

– О, а что с ним?

– Простудился, – Бонни шумно вздыхает. – Лежит в постели и ноет. Я запретила ему появляться в кухне, вдруг у него что-нибудь заразное.

– Да я не боюсь. – Сестра не отвечает, и я продолжаю: – Ты могла бы приехать ко мне, вместо того чтобы держать мужа наверху.

Бонни даже теряется:

– Я же приготовила обед.

Я округляю глаза при виде такой душевной черствости и стягиваю плащ, повесив его на крючок у двери в патио.

– Тебе чаю или кофе?

– Чаю, спасибо.

– Я так надеялась отдохнуть от него в выходные. Он совсем заморочил мне голову!

– Это не новость, – отзываюсь я, жалея беднягу шурина и надеясь, что Люк все-таки спустится поздороваться.

– В последнее время он злит меня больше обычного. Представляешь, записал мальчишек на занятия по боксу! Какого черта он думает, что я мечтаю видеть их боксерами?

Бонни замолкает – ее старший, Бен, заглядывает в кухню.

– Мам, но я хочу заниматься боксом. И ты уже разрешила, – напоминает он.

– У меня пока нет склероза, – бросает сестра, пронзив взглядом своего двенадцатилетнего сына, и отворачивается.

Бен пожимает плечами, а я раскрываю ему объятья.

– Твоя мама волнуется, что тебя поранят, вот и все, – шепчу я на ухо племяннику.

– К тому же это дорогое удовольствие, – желчно замечает Бонни.

Я закатываю глаза, а Бен хитро улыбается.

– Готова поспорить, ты еще подрос, – говорю я. – Ты уже почти с меня ростом.

– Так ты же маленькая, тетя Стелла!

– Эй, – смеюсь я, – во мне пять футов и пять дюймов!

Племянник вечно прохаживается насчет моего роста. Рядом с сестрой, которая на голову выше меня, я действительно чувствую себя лилипутом.

– Ма-ам, – продолжает Бен, – отвезешь меня к Чарли? Дождь идет!

– Не выйдет! Для такого случая мы купили тебе велосипед. До Чарли всего две минуты, и у меня в гостях твоя тетка.

– Я не возражаю… – вмешиваюсь я.

– Нет. У него есть транспорт. И ноги.

– Ну, ладно. Пока, тетя Стелла, – Бен машет мне и уходит.

– Такой красивый мальчик, – восхищаюсь я, когда за ним закрывается дверь. – Они у тебя оба красивые.

– Знаю, – Бонни задумчиво смотрит сыну вслед, затем поворачивается и начинает шарить в шкафах, выставляя чашки. – С ужасом думаю о том дне, когда они приведут домой подружек.

Я придвигаю стул, пока Бонни заканчивает заваривать чай.

– Новостей о найденных останках пока нет, – осторожно начинаю я.

Бонни долго не отвечает, и я уже думаю, что сестра, как обычно, сменит тему.

– Ты позвонила отцу? – спрашивает она.

Я качаю головой:

– Еще нет. Бон, тебе вообще не хочется его увидеть? Разве ты не соскучилась?

Бонни поджимает губы и отводит взгляд:

– У меня с ним были не такие теплые отношения, как у тебя.

– У вас были нормальные отношения, и я не об этом спрашиваю.

– У родителей на меня никогда не было времени, – Бонни проводит ладонью по столешнице.

– Это просто смешно, Бонни. Ты рассказывала мне совершенно другое, – замечаю я, вспомнив редкие мгновенья откровенности Бонни.

– Ну, то было в раннем детстве, когда они вечно пытались меня перевоспитать, – возражает сестра. – А в какой-то момент они махнули рукой – наверно, когда родилась ты, – добавляет она. – Шучу. – Она смотрит на меня поверх чашки: – Во всяком случае, тебя любили больше всех, это было заметно любому.

– Бонни, это неправда.

– Это правда, – сестра резко отодвигает стул. – Но мне давно безразлично. Сейчас поедим. Но у меня только суп.

– Звучит заманчиво, – отзываюсь я, недоумевая, почему Бонни не перенесла нашу встречу, если у нее не было настроения готовить. – А где Гарри? – спрашиваю я про младшего племянника.