Вернись ради меня

– Пойдем, мы же там будем вместе, – сказала она; и лава, клокотавшая в Бонни, начала утихать.

Мария догадывалась, что Боб Тейлор сделал это нарочно: ему не было нужды обходить дом сзади. Она терпеливо слушала его болтовню о необходимости вырубки деревьев, но он снова вывел ее из себя. Так было всегда, с того самого дня, когда двенадцать лет назад он ступил на остров с Руфью и Джилл. Энни предупредила Марию за неделю до их приезда, и Мария даже подумала, что сможет подружиться с новой семьей. Однако, увидев Боба, сразу поняла, что дружбы у них не получится. Он протянул руку Дэвиду, демонстративно не замечая Марию, и нарочито громко заговорил о том, как рады они поселиться на острове. Руфь жалась за его спиной, а Боб продолжал разглагольствовать, не задав ни единого вопроса, – никто не должен был испортить его шоу одного актера. На первый взгляд он мог показаться балагуром, но Мария чувствовала, что это ширма. Она знала, что у Боба и Руфи есть тайна, и они тоже приехали на Эвергрин, чтобы скрыть ее здесь. Все годы жизни на острове Тейлоры так старательно оберегали ее, что Марии стало казаться – при всей неприязни к Бобу она может ему доверять.

Однако этим летом, по мере того как неделя будет тянуться за неделей, ее доверие столько раз будет испытано, что к концу августа Мария полностью убедится, что максимальная дистанция между Бобом Тейлором и ее семьей не просто необходимость, а вопрос жизни и смерти.

Настоящее

Глава 10

В последний раз я видела Энни Уэбб за день до отъезда с острова – они с мамой разговаривали в саду. Помню, как она схватила маму за локти, ее рот округлился буквой «о», и она мелко затрясла головой, не в силах поверить, что мы уезжаем, или смириться с этим.

Когда они с мамой вернулись в дом, руки Энни, висевшие как плети, странно дернулись, прежде чем она потянулась меня обнять.

– Береги себя, Стелла, – только и сказала она. – Береги себя.

Я ожидала увидеть слезы в ее глазах, но они были совершенно сухими.

Как повсюду на острове, сегодня здесь нет никаких признаков движения. Даже озера кажутся мертвенно- тихими, точно стянутые корочкой льда. Я медленно обхожу их по берегу, направляясь к дому Энни, первому из особнячков, выстроенных в шахматном порядке.

Энни Уэбб всегда опекала меня, словно я была ее собственной дочерью. Она могла бы быть членом нашей семьи, названой тетушкой для всех нас. От воспоминаний все дурные предчувствия вдруг начинают казаться мне глупыми. Но тем не менее на острове все уже совсем не так, как прежде.

Подойдя, я громко стучу в дверь – мой стук гулким эхом отдается в доме. Слышится слабое шарканье приближающихся шагов, дверь медленно открывается, и я оказываюсь лицом к лицу с Энни.

Забыв дышать, я не свожу с нее глаз. Я вижу обвисшую кожу на ее лице, глубоко запавшие под скулами щеки, отчего глаза кажутся неестественно большими. Скрюченная спина заставила ее согнуться почти пополам. Я медленно выдыхаю и улыбаюсь, старательно скрывая свои эмоции от того, как сильно она постарела.

– Здравствуй, Энни!

– Стелла? – Старуха чуть наклоняет голову. – Стелла Харви? – Рука, опирающаяся на дверной косяк, трясется. – Рэйчел сказала, что ты приедешь, и я гадала, когда же ты заглянешь ко мне. – Помолчав, она улыбается: – Ну, моя дорогая, незачем стоять в дверях и мерзнуть. Тебе лучше войти.

Я шагаю в ее просторную прихожую, и меня сразу охватывают воспоминания. В углу по-прежнему тикают напольные часы, а на стене висит знакомый гобелен с изображением леса.

– Дай-ка я на тебя посмотрю, – приговаривает Энни, взяв меня за локти и поворачивая к себе. Она качает головой, и провалившийся рот растягивается в улыбке. – Сколько лет прошло, – произносит она. – Не представляю, узнала бы я тебя, если бы не ждала!

– Рада тебя видеть, Энни! – говорю я, проходя за ней через гостиную в кухню.

– Чего тебе налить? Ты всегда любила горячий шоколад.

Я улыбаюсь.

– Чего захочешь.

– Тогда будем пить чай, – решает Энни, разыскивая чашки. – Садись, – велит она, и я отодвигаю стул от маленького круглого столика, который так и стоит посреди кухни. Сколько раз я сидела здесь, пока Энни угощала меня горячим шоколадом и печеньем! Я набивала карманы «Джемми Доджерсами» [3] и конфетами, чтобы потом съесть их в домике на дереве, а Энни гордо стояла на пороге, когда я уходила, набив живот сладостями.

– Сколько же лет… – ностальгически повторяет она.

– Двадцать пять, – подсказываю я.

Старуха кивает:

– Я знаю. Это я хорошо помню, – она поворачивается ко мне со слезящимися глазами и подходит к столу, аккуратно ставя чашки на подставки. – Я так горевала, узнав о твоей маме. Какая страшная авария, – бормочет она. Я не знаю, как Энни узнала о нашей трагедии, – на похороны она не приезжала. Видимо, отец сообразил ей позвонить. – Она была особенной женщиной… – Ее голос срывается, не давая договорить. – Но я очень рада увидеть тебя. – Она выпрямляется, насколько позволяет спина, и протягивает мне руку над столом: – Я очень скучала по тебе и по вашей семье.

– А я еще больше скучала по всем вам и по острову!