Верните мое тело!

– Это ты не будь глупой. Мышиный помёт — это самое главное в этом деле. Его нужно растворить в кислом вине и влить в больного. Затем следить за ногтями. Если они посинеют, значит поможет настойка лаванды и горчицы на шкуре ежа. Если нет, значит всё намного серьёзней и требуется кровавый оборот на святой воде, и церковь будет сильно против. Но если маркграф захочет, он сможет продавить даже церковь на своей земле.

– Я даже приблизительно не понимаю, как мне это делать.  Это звучит для меня как полная околесица!

– Бери меня в помощь. Если мы не выберемся отсюда вдвоем, пропадем обе. И еще. Помнишь ту смесь, что я дала тебе выпить накануне? – ехидным голосом поинтересовалась Гунилла. –  Если они успели подпоить маркграфа, и он им теперь послушен, то может выйти довольно смешно.

– Почему, Гунилла?

– Есть шанс, что он и тебе теперь будет послушен, – захихикала она.

Ника не находила, чему тут можно радоваться, даже на секунду.

Остаток ночи прошел в тревожных разговорах и долгих, молчаливых паузах.

Наконец, тишина подземелья была нарушена топотом спускающихся по ступеням ног. Щелкнул замок, и в отворившуюся дверь ввалились стражники, ослепляя заключенных светом факела. Подпихиваемые древками алебард, пленницы, спотыкаясь, с трудом нащупывая склизкие ступени, поднялись на поверхность, к ослепительному утреннему свету.

Миновав полный народу двор, с неприязненными криками встретивший появление женщин, пленницы были доставлены в обеденный зал, по такому случаю переоборудованный в судилище.

Центральный, длинный стол был сдвинут в сторону, и в центре помещения возвышалось огромное кресло, по всей видимости ужасно неудобное, с высокой, прямой спинкой. Занимавший его маркграф, сидел прямо. Как палку проглотил, подумала Ника.

По бокам от него находились пара небольших, обеденных столов с лавками. Слева сидела мадам Мелисса, с ненавистным Виталиком в дурацкой оболочке Ольфа. Справа церковники, во главе со святым отцом – всё в той же тёмной сутане.

На камнях пола, в самом центре красовался мелом очерченный круг, а по краям круга, за колышки лапами, были привязаны шесть куриц.  От вида этого круга с привязанными курицами у Ники подкосились ноги, и она еле удержала равновесие, опершись на Гуниллу. Пленниц втолкнули в центр круга и ударом сзади, по ногам, заставили стать на колени, обращаясь лицом к центральному креслу.

Маркграф долго, с брезгливой ненавистью разглядывал стоящих на коленях женщин.

Наконец, он повернулся к церковнику и, глядя сверху вниз, кивнул:

– Ты хотел вернуть её церкви, святой отец. Приступай.

Монах кивнул и, поправив стоячий, тесно врезающийся в горло воротник сутаны, спросил у глядящей на него со страхом Ники:

– Признаешь ли ты господа нашего и всех его пророков и святых мучеников за веру?

– Да, конечно. Признаю, – кивнула Ника, еле выговорив эти слова пересохшим от волнения ртом.

– Пусть назовёт пять символов страдания и веры, – немедленно влезла мадам Мелисса. – Если неназываемый позволит ей произнести эти слова.

Все с вниманием уставились на Нику.

– Я просто… просто не знаю… Я не ведьма! – потерянно замерла она, не зная, как ответить на это.

– Тут всё и всем понятно, – величаво произнесла мадам и была удостоена кивка с высокого трона.

Церковник поднял руку, привлекая к себе внимание.

– Некоторые ведьмы не виновны, в том, что они ведьмы. И если она отречётся от злого и признает церковь, возьмёт путь очищения в свои руки и сожжет сама себя, дорога на небеса для неё приоткроется.

У Ники от услышанного закружилась голова и как барабан, забил в висках пульс.

– Она никогда не признается, ваша милость, – обратилась Мелисса к насупленному маркграфу. – Даже если они не смогут вырваться из охранного круга, они вполне смогут начать отравлять всё вокруг словами, вот увидите. Не ждите исправления там, где его быть не может. После того, что они сделали с виконтом, огонь — это единственная плата и мера очищения.

– Вы совершенно правы, мадам Мелисса. Мы теряем время, святой отец, - кивнул маркграф.

– Когда небеса создавали время, они создали его достаточно, – парировал монах. – Нам всем нужно добиться от неё правды и исправления. Пусть расскажет всё её содеянное и сама всё исправит, убрав себя во имя господа.

Мадам Мелисса, видя колебания маркграфа, вскочила с места и крикнула:

– Огонь рассудит! Если она не ведьма – она не сгорит!

Маркграф кивнул, соглашаясь. Он принял решение и поднял руку, собираясь огласить его.

– Давай, – толкнула ее в бок Гунилла. – Времени больше нет!

– Вы не имеете права сжигать меня, пока есть возможность вылечить виконта, – крикнула Ника, звонким, срывающимся на высокий тон голосом.

Всё замерло, словно на видеомагнитофоне включили паузу.

Первым кивнул маркграф:

– Это нужно выслушать.

Мадам Мелисса, вскочив на ноги, закричала:

– Неужели вы не видите, ваша честь, она пытается командовать вами, наплетая колдовские чары! Жгите её немедленно! Пока не поздно!

– Вы правы, мадам. Сжечь её, пока не поздно. Взять и сжечь, к черту покаяние. Взять ее, – отдал приказ маркграф.

Стража кинулась исполнять приказ.