Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

– Ну да-аа, – этак глумливо осклабившись. – О-кеей, но дело в том, что это имеющее силу законного документа обязательство выплатить миллион долларов. Ты же знаешь, они не имеют права давать подобных обещаний, если эти обещания не соответствуют действительности, а здесь именно так и написано, красным по белому.

– Эй, Литтл, – кричит кто-то из зэков. – Ты говоришь, письмо получил, из тотализатора?

– Так точно.

– А там черными чернилами написано или красными чернилами?

– Красными, все как положено.

– Господи Иисусе на небеси… Продай мне его за двести долларов! – кричит зэк.

– Дай-ка взгляну. – Джонси выхватывает у меня письмо, прямо через решетку. – Да тут же твое имя написано, так что мне от этого какой толк.

– Офицер Джонс, – говорю я тоном классного наставника или еще какой-нибудь шишки на ровном месте, – в мой комплект подготовки к казни среди прочего входят бланки для последней воли и для завещания, и я вполне могу завещать его вам, вы меня понимаете?

– Литтл, погоди! – вопит другой зэк. – Я тебе за это письмо дам триста долларов!

– Иди на хуй, – голосит третий, – я даю пятьсот!

– Заткните глотки, – ревет Джонс – вы что, не слышали, что ли, он отдает его мне!

Он глядит на часы, а потом указывает мне сквозь решетку на тапочки.

– Собирайся.

Когда звяк-перезвяк его цепочки с ключами уходит из пределов слышимости, вдоль по Коридору расползается хи-хи.

– Хрр-хрр-хр, вот, в натуре, ёбнутый, – оттягиваются зэки.

– Литтл, – говорит зэк из соседней камеры, – а ты, я погляжу, начинаешь разбираться, что к чему в этой жизни.

Офицер Джонс лично конвоирует меня вдоль по Коридору, а потом – вниз по лестнице, искать Ласалля. По дороге навстречу нам попадается уборщик, который толкает перед собой тележку, груженную телевизорами и радиоприемниками: обратно в камеры. Это означает, что голосование уже завершилось. Вслед за горой аппаратуры с важным видом вышагивает человек в черном костюме, с документами на казнь. Он обязан передать эти документы старшему надзирателю Коридора, чтобы тот затем вручил их осужденному. Когда человек в черном костюме проходит мимо нас, я вижу, как Джонс едва заметно приподнимает бровь. Черный человек таким же почти неуловимым движением качает головой и идет дальше.

– Никому из моих ребят сегодня не светит, – говорит Джонс.

В животе у меня словно узел развязывается. Я опять живу, еще какое-то время. Мы спускаемся на нижний этаж, только на этот раз не на тот, что раньше, Джонс засовывает голову в какую-то неприметную с виду комнату, но в комнате пусто. Он кричит охраннику, через весь коридор.

– Ласалль здесь?

– В сортире, – отвечает охранник, – откладывает. Джонси конвоирует меня к душевому блоку этажом ниже и заводит прямиком внутрь.

– Может, дождемся, пока он выйдет? – спрашиваю я.

– Времени нет – сегодня казнь, и мне нужно идти вниз. У тебя пять минут.

Он воровато оглядывается по сторонам, потом оставляет меня наедине с раскатистым эхом падающих капель, которые даже на звук кажутся коричневыми, и выходит за дверь.

Пол в душевой бетонный и влажный; я приседаю и пытаюсь, заглянув под дверцы, уловить признаки жизни. Две дверцы плотно притворены, хотя, конечно, никаких запоров тут нет и быть не может. Под одной я вижу стандартные тюремные тапочки и арестантские брюки. Под другой – пару лакированных штиблет и синие брюки от костюма. В эту кабинку я и стучу.

– Ласалль, это Верн.

– О Господи Иисусе. Как ты думаешь, что я могу для тебя сделать из этого сраного тюремного нужника?

– Ну, встретиться с моим Господом, лицом к лицу.

Интонацию я стараюсь соблюсти хитрожопо ироническую. Мне кажется, это принято называть иронией, если ты ловишь хи-хи в тюремном сральнике, в тот самый день, когда казнят какого-то бедолагу.

– Вот говна-то, – ворчит он.

Сегодня все на взводе, сами понимаете. Такое впечатление, что слышишь, как это напряжение жужжит сквозь дверь душевой, как будто мы встретились в морозильной секции «Мини-Марта» или типа того. Во мне поднимаются какие-то совершенно нежданные волны.

– Что, ты и вправду приготовился ко встрече с Господом твоим? – говорит Ласалль. – Тогда вставай, сука-блядь, на хуй, на колени.

– Ну, тут, типа, мокро вообще-то, Ласалль…

– Тогда загадывай свои сраные желания Санта-Клаусу. Проси, чего бы ты больше всего на свете хотел в этом говенном мире.

Я на секунду задумываюсь, по большей части над тем, не уйти ли мне прямо сейчас. Потом, еще секунду спустя, я слышу, как шуршит внутри кабинки Ласаллева одежда. Спускается вода. Он открывает дверь. Из-за двери показывается его индюшачья шея, в воротничке и галстуке. Нижняя губа у него торчит, как у малохольного.

– Ну что? – спрашивает он, оглядываясь по сторонам. – Ты уже на свободе?

Я, как идиот, таращусь по сторонам, пока он поправляет галстук и делает ручкой в сторону двери.

– Офицер Джонс, – зовет он, – есть какие-нибудь новости насчет помилования этого молодого человека?

Джонси просто ржет в ответ, злобным таким, грязным смехом. Ласалль смотрит на меня.

– Пиздец, не сработал Санта.