Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

Сегодня, прямо с утра, по камерам развозят конфискованные телевизоры и транзисторы: и в атмосфере сразу появляется этакое нездоровое оживление. Двадцать восьмое марта. Для кого-то – день казни. На сей раз инженеры устанавливают телевизоры так, чтобы в следующий раз их можно было не увозить, а просто отключить на время голосования. Когда вместе с завтраком мне подают на подносе пачку бумаг, чувства у меня в груди срываются с места и воют, как собаки в упряжке. Первой лежит брошюра про то, как вести себя перед камерами и чего не нужно говорить и делать. Такие, наверное, раздали в Коридоре всем и каждому, потому что мы все регулярно говорим и делаем не то, что нужно. Под брошюрой лежит листок глянцевой бумаги, на котором нарисовано что-то вроде комикса с приговоренным к смерти в главной роли, со стрелочками на одежде, и все такое: как, в общих чертах, нужно делать Последнее Заявление. Потом еще один лист, со списком музыкальных тем, сопровождающих Последнее Событие: нужно выбрать одну тему, которая будет звучать, пока свидетели заходят в зрительный зал, и еще одну – под само Событие. Музыка в списке – настоящее старье. Я прекрасно понимаю, что, когда настанет мой час, я буду жалеть о своем выборе. Надо будет заранее набраться смелости.

Пока я все это перевариваю, в Коридоре воцаряется обычная субботняя тишина. Слышно, как шуршит бумага. Потом кто-то из зэков окликает меня.

– Эй, Верняк, ты как там, сынок?

Я переворачиваю последнюю страницу в стопке. Под ней лежит ордер на мою казнь, которая имеет место быть произведенной сегодня, в шесть часов вечера. Я смотрю на него так, как будто это салфетка или еще что-нибудь в этом духе. Потом грохаюсь на колени, реву, как грозовое облако, и молюсь Господу.

Двадцать шесть

В день моей смерти люди относятся ко мне как-то добрее, чем раньше. У зэков эта доброта проявляется в том, что никто никого не достает, как обычно: особенно тот парень, которому я оставил свои шарики. Все остальные просто обходят предмет молчанием. В воздухе привкус суеты, вроде как в один из тех дней, когда у вашей матушки с утра не заладится с печивом и чувства бродят по дому неприкаянными до самого вечера: такое впечатление, будто забыл что-то важное, не выключил плиту или дверь не запер. И еще такое чувство, что вот вернусь и все исправлю.

Когда все мои пожитки уже сложены аккуратной стопочкой на столе, а постель свернули и вынесли, приходят четыре исполнителя, в сопровождении человека с кинокамерой. Пока я иду по Коридору, мои товарищи по несчастью машут мне сквозь прутья решеток руками и выкрикивают благие пожелания.

– Йо, Верняк, надери им всем задницу, вставь всем этим мудакам по самую прическу…

Спасибо, ребята. Благословляю вас. Мы выходим в тот Коридор, в котором я в последний раз видел Ласалля: но не для того, чтобы ехать в отделение в Хантсвилле. Теперь прямо здесь, в Эллисе, на первом этаже есть Комплекс для Последних Событий. Эх, не получится прокатиться напоследок. Зато в этом Комплексе есть окна. Снаружи серо и, судя по всему, прохладно, ничего особенного. Какая-та часть моей души ощущает приступ разочарования – как так, почему в день моей казни не гремит гроза, не ходят по земле торнадо? Но, с другой-то стороны, не слишком ли много я о себе понимаю, правильно я говорю?

Пам, как и обещала, составила меню моего последнего обеда. «Чик'н'микс: супервыбор», с жареной картошкой, ребрышками, мучным соусом и двумя мисками салата из капусты и морковки под майонезом. Какая она все-таки молодец – заставила здешнюю кухонную обслугу положить на донышки салатниц по кусочку хлеба, чтобы впитался лишний сок, и нижние кусочки остались хрустящими. Хотя наверняка насчет салата придумала не Пам, а матушка – потому что он полезен для здоровья. Девочки нынче вечером будут есть все то же самое, как раз когда меня прикрутят к кушетке. Я исполнил их желание: чтобы все выглядело так, как будто я просто гоняю где-нибудь неподалеку на велике.

В половине пятого меня отводят в уборную – облегчиться. И даже дают с собой копию «Ньюсуик» и сигарету «Мальборо». На душе у меня как-то пусто, как будто я под наркозом или типа того, но подобные маленькие знаки внимания все равно греют.

В «Ньюсуик» пишут, что в Мученио теперь самый высокий уровень экономического роста во всем мире, и миллионеров там теперь даже больше, чем в Калифорнии. На передней полосе фотография – выводок Гури швыряет в воздух купюры и веселится от души. Хотя не одними розами вымощен путь к славе: если прочесть статью до середины, то там пишут, что комитет по калифорнийской трагедии подал на них в суд за махинации со статистикой. Ну, что ж, узнаю старый добрый Мученио.