Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

– Гх-ррр, – меж нами является Вейн Гури. – Боюсь, что этот ваш чувак только что сбежал с допроса.

– Вейн, для тебя я – просто Дорис! Я сама почти что Гури, мы с Лу-Делл просто души друг в друге не чаем, и с Рейной, и вообще.

– Да-да, конечно, миссис Литтл, позвольте я вам кое-что объясню…

– Да, кстати, грех не попробовать вот этих славных кексиков, а, Вейн?

– Боюсь, что не я придумывала эти законы, мэм.

– По крайней мере, может, зайдете в дом, чем стоять здесь, париться и сердиться; там бы все и уладили миром, – говорит матушка.

Я каменею. Вот чего мне меньше всего на свете сейчас хочется, так это чтобы Гури оказалась в моей комнате. В шкафу, например, порылась, и все такое.

– Боюсь, Вернону придется проехать со мной, – говорит Гури. – А потом мы будем вынуждены обыскать его комнату.

– Господи, Вейн, но он же ничего такого не натворил, он всегда делает только то, что ему скажешь…

– Да что вы говорите. До сих пор он только и делал, что врал мне на каждом шагу, а как только я ему доверилась и оставила одного, он тут же смылся. И у нас до сих пор нет никаких сведений о том, где он был и что делал во время совершения убийства.

– Да его даже там не было!

– А нам он сказал, что был; что в это время он был на математике.

– В это время у нас шла математика, – поправляю я. •б вашу в бога душу мать, напечатайте мне этот текст на майке, и я клянусь не снимать ее даже на ночь.

– Тогда и беспокоиться не о чем, – говорит Гури. – Если вам нечего скрывать.

– Но послушайте, Вейн, в новостях сказали, что дело возбудили и тут же закрыли, потому что, в чем причина, всем и так известно.

Ресницы у Гури вздрагивают.

– Всем могут быть известны разве что следствия, миссис Литтл. А вот насчет причин мы еще посмотрим.

– Но в новостях сказали…

– В новостях много разного говорят, мэм. А нам фактически со всего графства пришлось собирать пластиковые мешки для трупов, и то едва хватило; и если вас интересует мое мнение, то одному стрелку, без посторонней помощи, трудновато было бы этакое устроить.

Матушка ковыляет к своей скамеечке для желаний и не глядя отставляет кексы в сторону. Скамеечка перекошена, а потому и матушку на ней слегка ведет в сторону. Эта херовина каждую неделю умудряется встать под каким-нибудь новым углом, как будто в нее встроили компас и сориентировали стрелку по матушкиной голове или еще по чему-нибудь столь же добротному.

– Я не понимаю. Я просто не понимаю, почему все несчастья на свете должны происходить именно со мной. У нас есть свидетели, Вейн, свидетели!

Гури вздыхает.

– Мэм, вы же сами знаете, какой ненадежный народ эти так называемые свидетели. Может, ваш сын все знал. А может, и нет. Но факт остается фактом: он удрал из участка прежде, чем я успела его допросить – люди со стопроцентным алиби обычно так не поступают.

И тут наконец Пам удается выгрузить свои телеса из «меркури». Как только она окончательно его с себя снимает, машина с видимым облегчением переводит дух. На сиденье градом сыплются термиты и подпрыгивают, как просыпавшиеся семечки.

– Это я его оттуда забрала, Вейн. Полумертвым от голода.

Гури складывает руки на груди.

– Ему предложили поесть…

– Чтоб мне пусто было, да этой вашей порции от Притыкина не хватит даже для того, чтобы накормить нос от растущего организма.

Ее суровый глаз пришкваривает Гури к месту.

– Да, кстати, Вейн, а как у тебя самой с диетой по Притыкину – помогает?

– Ну, в общем, нормально. Гх-рр.

Вот это Гури попала, как козявка на булавку. Потрепанного вида чужак с видеокамерой снова обозначается под Лечугиной ивой, перехватывает мой взгляд, потом смотрит на Вейн. К лицу у него по-прежнему приклеена безнадежная, на шрам похожая улыбка, которая вдруг режет меня поперек души, как ножом, не спрашивайте почему. Гури он по фигу. Она просто замечает его для себя уголком глаза, и все. На нем пегая спецовка, а под ней – белый смокинг, как у Рикардо Мандельбаба, или как там звали этого матушкиного любимчика из «Острова фантазии», у которого был собственный карлик. Но вот он трогается с места, пингвиньей развалочкой перебирается на нашу сторону дороги и устанавливает камеру на треногу. Чтобы, типа, никто на его счет больше не заблуждался: либо турист, либо репортер. В наши дни единственный способ отличить одно от другого – это имя. Никогда не обращали внимания, насколько ёбнутые имена у местных репортеров? Типа, Зирки Серцен, Альдо Манальдо и прочая поебень.

– Так что, – говорит Гури, обращая хрен внимания на Мандельбаба, – давайте-ка доставим мальчика обратно в город.

Хуяльчика доставим.

– Нет, погодите, – говорит матушка. – Я должна вас предупредить: видите ли, Вернон страдает от недомогания.

Она произносит это слово таким скрипучим шепотом, как будто речь идет о раке.

– Ч-черт, мама!

– Вернон Грегори, ты прекрасно знаешь, что это может вызывать определенные неудобства!

Господи, твою мать. Ножик у меня в спине становится длиннее на целый ярд. Поодаль, на обочине дороги, хихикает Мандельбаб.