Верноподданный (Империя - 1)

- А кто вам сказал, что у меня нет желания как следует проучить кого-нибудь одного - так вот выхватить одного, не выбирая, - ведь почти все тут одинаково безмозглы и гнусны.

Он закрыл глаза. Густа пожала голыми плечами.

- Болтовня, они вовсе не глупы, они знают, чего хотят. Эти дураки умных за пояс заткнут, - вызывающе объявила она, и Дидерих иронически кивнул.

Но тут Бук поднял на него глаза, из которых вдруг будто глянуло безумие. Судорожно водя дрожащими кулаками вокруг шеи, он заговорил:

- Если же... - он вдруг охрип, - если же я схвачу за горло того мерзавца, который все это плетет, который воплощает в себе все, что есть низменного и злого в людях; если я схвачу за горло его, этот собирательный образ всего бесчеловечного, всего недочеловеческого...

Дидерих, белее своей бальной сорочки, бочком соскользнул со стула и медленно попятился назад. Густа вскрикнула, вскочила и в страхе прижалась к стене.

- Это все коньяк! - крикнул ей Дидерих.

Но ярость, горевшая в глазах Бука, которые метались между Густой и Дидерихом и грозили лютой расправой, вдруг улеглась.

- Смесь-то мне теперь нипочем, привык, - сказал он. - Я только хотел показать, что мы и это можем.

Дидерих с шумом опустился на стул.

- Вы все-таки комедиант, и только, - сказал он возмущенно.

- Вы думаете? - спросил Бук, и веселые огоньки в его глазах разгорелись ярче.

Густа презрительно поморщилась.

- Ну, хорошо, развлекайтесь себе здесь, а я пойду, - сказала она и встала. Неожиданно перед ними вырос член суда Фрицше, он отвесил поклон сначала ей, потом Буку. Не разрешит ли господин адвокат протанцевать с его невестой котильон? Он говорил крайне вежливо, как бы примирительно. Бук сдвинул брови и ничего не ответил. Но Густа уже подала руку Фрицше.

Бук невидящими глазами поглядел им вслед, лоб его прорезала глубокая поперечная складка. "Да, да, милейший, - думал Дидерих, - удовольствие небольшое встретить господина, который только что совершил с твоей сестрой увеселительную поездку, а теперь уводит твою невесту, и ты совершенно бессилен помешать этому, потому что шумом только раздуешь скандал, тем более что твоя помолвка уже сама по себе скандальна".

Бук встрепенулся.

- А знаете, - сказал он, - только теперь мне по-настоящему захотелось связать себя брачными узами с фрейлейн Даймхен. Раньше я не видел в этом ничего из ряда вон выходящего, теперь же нетцигские жители придали моему сватовству особую пикантность.

- Вы находите? - выжал из себя Дидерих, озадаченный столь неожиданной реакцией.

- А почему бы нет? Мы с вами антиподы, мы внедряем в здешнюю жизнь передовые течения нашей аморальной эпохи. Мы подхлестываем жизнь. Дух времени пока еще бродит по этому городу в войлочных туфлях.

- Мы дадим ему шпоры, - пообещал Дидерих.

- За шпоры!

- За шпоры! Но только за мои шпоры! - Испепеляющий взор... - Ваш скептицизм и бесхребетное мировоззрение не современны. - Дидерих шумно фыркнул. - Красоты духа нынче никому не нужны. Националистическому действию, - он стукнул кулаком по столу, - националистическому действию принадлежит будущее!

Бук снисходительно улыбнулся:

- Будущее? В том-то и дело, что это заблуждение. Националистическое действие! Вот уже сто лет, как оно отжило. То, что мы видим и что нам еще предстоит увидеть, это его агония и смрад его разложения. Амбре не из приятных.

- От вас я ничего другого и не ожидал, вам ведь ничего не стоит втоптать в грязь самое святое.

- Святое! Неприкосновенное! Скажем сразу - вечное! Верно ведь? Вне идеалов вашего национализма люди больше никогда, никогда не будут жить. Прежде, возможно, и жили, в тот темный период истории, который еще не знал вас. А теперь вы вышли на арену, и миру, очевидно, дальше идти некуда. Воспитать националистическое чванство и взрастить ненависть между нациями вот ваша цель, и нет ничего превыше нее.

- Мы живем в суровое время, - серьезно подтвердил Дидерих.

- Не столь суровое, сколь косное... Я не убежден, что люди, которым выпало на долю жить в Тридцатилетнюю войну, верили в нерушимость своего, тоже отнюдь не мягкого, времени. И я убежден, что те, кто страдал от произвола эпохи рококо{300}, не считали его необоримым, иначе они не совершили бы революции. Где на просторах истории, доступных нашему обозрению, можно найти эпоху, которая объявила бы себя непреходящей и козыряла перед вечностью своей печальной ограниченностью? Которая суеверно клеймила бы каждого, сколько-нибудь ее опередившего? Быть чуждым национализму - это вызывает в вас скорее ужас, чем ненависть. Но бродяги, не помнящие родства, следуют за вами по пятам. Они там, в зале{300}, взгляните!

Дидерих расплескал свое шампанское - так порывисто он оглянулся. Неужели Наполеон Фишер со своими единомышленниками ворвался сюда?.. Бук беззвучно от души хохотал.