Верность

Она спустила воду и умыла лицо, прикрывая глаза костяшками пальцев, с которых капала вода, пока он не протянул ей бумажное полотенце. Карло дождался, когда она промокнет лицо, и положил руки ей на плечи. Нажав чуть сильнее, он почувствовал, как мнется ткань блузки под его пальцами. Провел руками по спине, спросив, не докучает ли ей. Почти неуловимым жестом она дала понять, что все в порядке: он понял это по ее отражению в зеркале. Опустил руки еще ниже, обхватил талию ладонями. Потихоньку прислонился к ней, затем прижался крепче и наконец разглядел, как на ее лице зарождается удовольствие, которое прежде он лишь пытался представить. С этого момента он был не в состоянии четко описать, что произошло дальше. В женский туалет он вошел сам или его заманила она? Неловкие объятия. Такие уж и неловкие? С трудом сдерживаемое дыхание, она, льнущая к нему с шепотом: «Не надо», и уста, их сплетенные уста, и, наконец, ее обмякшее тело.

Она соскользнула к его ногам, – София, – нагнувшись, он подхватил ее с запрокинутой головой, – София, – хорошенько потряс и прислонил к стене, лаская ее щеку, – София, эй! Вздрогнув, она пришла в себя, Карло помог ей встать на ноги. Обнявшись, разгоряченные, они прислонились к стене, переводя дух и выжидая. Он вывел ее наружу и только сейчас заметил, что дверь была приоткрыта. Перед тем как подойти к рукомойнику, чтобы намочить ей лоб, он хорошенько осмотрелся. Карло был в ярости из-за того, что упустил такой шанс. Шанс раздеть ее, стянуть трусики, спустить штаны и, сидя на унитазе, войти в нее, может, зажать ей рот, чтобы обуздать возбуждение. Это уязвило его. Он испытывал глухую досаду, что-то сродни тревожности. Тем временем София пришла в себя и робко улыбнулась отражению в зеркале.

– Не знаю, что со мной было, – прошептала она.

– Ничего, ничего не было, – пробормотал он, заметив, как она кивает в ответ, распуская и вновь собирая волосы. Подобравшись, чтобы окончательно прийти в себя, она сказала:

– Вернемся в класс.

Остальные детали ускользали от него даже теперь, на пьяцца Дуомо, пока он наблюдал, как лебедка с двумя рабочими ползет вверх по зданию ратуши. Ему было тревожно. Он не только боялся, что Маргерита его изобличит, но и мучился от унижения, что не смог довести начатое до конца. Не смог трахнуть студентку, не смог потом притвориться, что ничего не было, ни перед ректором, ни перед отцом, ни перед Маргеритой, ни перед сестрой, ни перед кем бы то ни было – и только и делал, что оправдывался за то, чего по сути и не было.

Не упади она в обморок, он бы выдумал что-нибудь, чтобы ретироваться и сказать самому себе: я верный муж. Откуда он знал это? Уж откуда-то знал. Точь-в-точь как те парни с лебедкой на ратуше знали, что нужно прокручивать стальной трос, чтобы он не запутался во время подъема. Они цепляли ведро с жидким цементом на крючок, осторожно выравнивали его, а затем уже поднимали – без этой предусмотрительности трос бы запутался. Он внимательно наблюдал за ними – им могло быть как двадцать, так и пятьдесят лет: обожженная солнцем кожа, бандана с модным узлом на затылке. Запустив лебедку, уставшие и увлеченные, они ждали, вперив взгляд в небо, почти как дети, играющие с бульдозерами и самосвалами в песке. Он подумает о них перед сном – о бандане и обгоревшей коже, перед сном он всегда думал о вещах, которые его успокаивали. О Даниэле Букки с его прачечной, неторопливо сортировавшем белье перед стиркой, о сестре, о том, как она держит ребенка, стоя у плиты, о коллеге из редакции, который купил сервиз на фишки из супермаркета «Esserlunga». О Софии Казадеи – как она потирает руки, когда нервничает, и о том, что уж она-то нашла себя в жизни, не прилагая к этому усилий. Всякий раз, когда он вспоминал о ней перед сном, он думал и о Маргерите: с благодарностью смотрел на нее, свернувшуюся калачиком в постели, – темный силуэт с ровным дыханием. Он хотел любоваться Софией, а любовался женой, с горечью думая о том, чему не суждено сбыться. Ведь и этот спор можно было разрешить: «В сердце каждого мужчины и женщины таится Эдем, где нет места смерти и войнам, там дикие звери и оленята вместе резвятся в мире и согласии. Нужно только отыскать этот Рай». Теща подсунула ему томик Немировски с тканевой закладкой именно на этой странице: дикие звери и оленята вместе резвятся, нужно только отыскать этот рай.

Поднявшись со ступенек Дуомо, он посмотрел вверх – Мадонна казалась совсем крошечной. И тут на него снизошло понимание: весь внешний мир, с его событиями, реалиями и ходом истории, заслонило собой внутреннее время – со своими наваждениями, близкими отношениями, подлостями, словно за пределами собственной экосистемы все предметы куда-то улетучились. Он направился в сторону университета: ему было необходимо поговорить с ней в последний раз.