Верность

– Да, нож знатный. Такого во Владивостоке не купишь… Только не опоздал бы Казаков.

Шейнин промолчал. Прошло полчаса, Казакова не было. Наконец показались пассажиры, штурман и провожающие.

– Собирайте всех, Орлов. Сейчас отваливаем, – распорядился штурман.

Все были в сборе, а Казакова всё не было.

– Я пойду поищу его, и мы вернемся на заводском катере, а вы отваливайте, – предложил комиссар,

– Обязательно найдите, товарищ Павловский. Наверное, хватил лишнего, – сказал Якум, садясь в катер.

– Тогда уж и Шейнина возьмите, товарищ комиссар, – посоветовал штурман, – он вам покажет, где его оставил.

– Да не надо! Где он его оставил, там его уже нет. Я видел, куда они ходили. Тут новый человек, а тем более в матросской робе, у всех на виду.

– Ну, вам виднее. Губанов! Заводите мотор. Прошу всех по местам! – И катер отвалил…

Павловский вернулся только ночью, когда погода начала портиться. Вернулся один: Казакова нигде не было, и никто о нём ничего не знал. Комиссар был в отчаянии: «Как это я не заметил настроения Казакова, не придал значения его желанию не возвращаться во Владивосток. Вовремя с ним не побеседовал, не сумел к нему подойти. Вот он и принял самостоятельное решение. Нет, обязательно нужно с рассветом организовать поиски и вернуть его на корабль».

Командир в присутствии комиссара и штурмана учинил Шейнину строгий допрос. Припертый к стене матрос рассказал всё и, получив серьезное внушение, был отпущен.

Клюсс сурово взглянул на комиссара:

– Теперь всё ясно, Бронислав Казимирович. Проморгали вы со штурманом нашего единственного комендора. Надо было вам обоим сразу идти туда вместе с Шейниным. А теперь Казакова спрятали и искать его бесполезно. Да и не можем мы здесь задерживаться из-за дезертира. Таких нам не надо. Все за одного и один за всех. Вот это и надо внушать команде на примере Казакова. А сейчас ложитесь спать. В четыре снимаемся.

Комиссар хмурился и вставать с дивана не собирался, «Хочет что-то сказать командиру», – решил Беловеский, поклонился Клюссу, взял фуражку и вышел на палубу.

С моря полз туман, дул холодный ветер. Вершина Ключевской сопки спряталась в шапке темно-серых облаков. Временами на них играли красные отблески вулкана. Гремели лебедки на пришедшем вечером японском пароходе, разгружали соль. Вдали ухал прибой и кричали курибаны.[6]

«Где-то теперь Казаков?» – подумал Беловеский.

А Павловский в это время уговаривал командира отложить отход на Командоры хотя бы на полдня, но Клюсс остался непреклонен.

20

Оглашая океан ревом туманных сигналов, «Адмирал Завойко» шел к Командорским островам. Слегка покачивало. В каюте старшего офицера расселись гости: Купцов, Полговской и судовой врач Стадницкий. На столе – блюдо с бутербродами и начатая бутылка коньяка, под столом – две пустые.

– Наконец-то мы приближаемся к главной цели нашего путешествия, – объявил Стадницкий, блаженно улыбаясь, как кот, почуявший запах жареного, – тут уж нужно не зевать! Один день год кормит.

– По слухам, доктор, у вас много дней подходит под эту крестьянскую поговорку. И это несмотря на то, что многие пациенты умирают от вашей частной практики, – съязвил старший офицер.

Стадницкий не смутился и с безразличным видом пожал плечами:

– Смерть – биологический закон…

– За частную практику, господа! – провозгласил Полговской, подняв рюмку. – Я ведь тоже медик…

Выпили, закусили бутербродами, и Нифонтов со стуком поставил на стол рюмку:

– Только, доктор, я вас должен… самое… предупредить: комиссар всем разъясняет, что выменивать у алеутов пушнину преступно, а тем более на спирт. И что уличенных в этой… самое… частной практике по возврщении во Владивосток будут судить.

– Это, Николай Петрович, не новость. Для того и существуют комиссары. Но долго ли ещё просуществуют? Я уверен, что, когда мы вернемся во Владивосток, их уже не будет.

– Дай-то бог! Но на Командорах мы будем при комиссаре.

– Ну и что же, Николай Петрович? – не сдавался Стадницкий. – Нужно уметь всё делать прилично. В прошлом году на «Магните» я имел практику и порядки знаю.

– Я беру на себя, – вмешался Купцов, – все заботы. После посещения Командор Николай Петрович просто получит подарок: можно списать две-три шкурки как попорченные крысами. Ведь этого вам достаточно, Николай Петрович?

– Вы очень любезны, Степан Яковлевич, но я не женщина, чтобы принимать подарки. Я обязан расплатиться…

– А кто вам мешает сделать мне подарок?

– Равноценный подарок мне не по карману.

– Лучший подарок – своевременно оказанная услуга.

– Вы забываете, Степан Яковлевич, что я… самое… как офицер, ограничен в вопросе оказания услуг.

– Что вы, Николай Петрович! Я это отлично понимаю. Сейчас даже трудно представить, что вы можете для меня сделать: ведь события только назревают.

– Не нужно об этом думать, господа, – вмешался Стадницкий, – чему быть, того не миновать. Давайте лучше выпьем по последней и пойдем собираться к обеду.

– А не много ли будет?