Верность

подхватил небольшой, но спевшийся хор. Щемящей тоской и бесшабашной удалью погибавших в бою русских матросов веяло от этой, родившейся в Порт-Артуре песни. «Стерегущего» вспоминают», – подумал комиссар и, решив обойти корабль, направился сначала в кочегарку.

Крутой поворот событий, связанный с походом в Шанхай, впервые со всей остротой поставил перед Павловским вопрос о его роли. До этого он считал возложенные на него обязанности кратковременным партийным поручением, которое должно закончиться с возвращением во Владивосток. Теперь всё коренным образом менялось: корабль шел в далекий международный порт на неопределенный срок, который может затянуться на месяцы. Теперь он уже не имел права считать свою должность временным поручением. Он обязан стать подлинным военным комиссаром, человеком, который вместе с командиром несет полную ответственность не только за политическое и моральное состояние экипажа, но и за судьбу корабля. В случае его захвата белогвардейцами он должен жизнью ответить за это.

Особая трудность заключалась в том, что Павловский не был уверен в лояльности большинства офицеров «Адмирала Завойко». В глубине души он считал их если не прямыми, то потенциальными врагами, людьми, ненавидящими большевиков. В любой момент они могут предать. До сообщения о перевороте они скрывали свою неприязнь к комиссару под маской презрительной учтивости, теперь выпады против него стали открытыми. А в Шанхае для перехода этих людей в лагерь врага будут все условия. К тому же Якум покинет судно для поездки в Пекин, а может быть, и в Читу.

Всё это усиливало замкнутость и подозрительность его и без того нелюдимого характера. Только с Якумом и Клюссом, к которому комиссар проникался всё большим доверием, он мог, что называется, отвести душу, поговорить откровенно.

32

Курс был проложен вдоль Курильской гряды, восточнее обычного. Течь котла заставляла держать пониженное давление пара, и ход колебался в пределах от 4 до 6 узлов. Редко на горизонте замечали дым или мачты парусного корабля. Когда это случалось, штурман менял курс, а в машину отдавалось приказание уменьшить дымность. Эфир молчал. Только на четвертый день похода Дутиков слышал настойчивые вызовы с японского крейсера «Читозе», «имевшего важные новости». Не получая ответа, японский радиооператор выбивался из сил, но скоро сигналы его ослабли: видимо, крейсер шел на север – искать своего адресата у Командорских островов.

На параллели Сангарского пролива появились встречная зыбь и перистые облака. Клюсс задумался: идти вокруг Японских островов через пролив Осуми – можно встретить тайфун. Пойдешь Сангарским проливом через Японское море – рискуешь встретиться с белогвардейскими моряками. Посоветовался с Якумом: пресной воды оставалось мало, да и угля, в случае встречи с тайфуном, не хватит.

– Была не была, – решил Якум, – пойдем Сангарским проливом.

Клюсс поднялся на мостик и разбудил дремавшего на диване штурмана:

– Идем через Сангарский пролив, Михаил Иванович. Меняйте курс и уточняйте место.

В пролив вошли ночью с ходовыми огнями, чтобы не вызвать подозрений у встречных судов.

Наступило ясное теплое утро. За кормой уходил под горизонт низкий мыс Таппи, слева высился конус вулкана Иваки и зеленели холмы острова Хонсю. Впереди, как зубы допотопного ящера, торчали скалы Кюроку. В Японском море почти полный штиль.

Стоявший на вахте Беловеский рассматривал в бинокль проплывавшие мимо рыбацкие кунгасы. Японские рыбаки приветливо махали руками. Один из них, молодой парень, признав военный корабль, шутливо отдал честь растопыренной ладонью.

Над окутанным лиловатой дымкой далеким хребтом Оу поднялось летнее солнце и позолотило мокрую от росы палубу. «Вот уж поистине страна восходящего солнца», – подумал штурман и вдруг насторожился. Прогуливавшийся на шканцах вместе с Клюссом Якум подозвал вышедшего из среднего люка Павловского и что-то ему сказал. Клюсс засмеялся. Павловский торопливо поднялся на мостик, вошел в рубку, посмотрел на путевую карту, а затем через плечо рулевого в компас и, не сказав ни слова, вышел на левое крыло мостика. «Проверяет, – подумал штурман, – но что именно? Что наш курс не ведет во Владивосток? Погода ясная, это и так видно, без карты и компаса!» Ему стало обидно.

– Видите впереди скалы Кюроку, товарищ комиссар? Это один ориентир, а вулкан Иваки, он у нас слева по траверзу, другой. Следуя этим курсом, мы во Владивосток никак не попадем.

Не ожидавший такой реплики Павловский вспыхнул и сразу не нашелся, что ответить, а штурман продолжал:

– Давайте, товарищ комиссар, договоримся раз и навсегда. Вы мне должны верить так же, как мне верят командир и Якум. И если вам что-нибудь неясно в моей штурманской работе, обращайтесь, пожалуйста, без стеснения непосредственно ко мне. Ведь у нас с вами общая цель. Не так ли?

Наступила неловкая пауза. Несколько мгновений Павловский боролся с собой и наконец сконфуженно улыбнулся:

– Если это так, я очень рад. И прошу извинить.

Комиссар спустился на палубу и пошел к Якуму докладывать о результатах проверки.