Верность

Андрей сказал, что здесь можно остановиться. Он вышел, посмотрел и сказал, чтобы я устраивался здесь, а он пойдёт вниз – там у него стоят сомятницы и макушанки. Я стал осматриваться. У одной из белолисток сделаны были стол на хороших столбиках, скамейки и навес. Навес опирается на белолистку и покрыт карбонатом. Я сначала подумал, что это плёнка, а как поближе подошёл, так это оказался карбонат. Рядом ещё был орешник, а там вроде как стояла теплица. Я ещё удивился, как это так, зачем в тени строить теплицу. А потом я присмотрелся и понял, что это не теплица вовсе, а такой оригинальный шалаш. Мне даже интересно стало подойти посмотреть, как он сделан. А сделан он был довольно оригинально: орешник не такое уж большое дерево, но у него достаточно гибкие стволы. Так вот эти гибкие стволы от орешника были связаны вверху, и получались как бы дуги. Несколько таких дуг оказывались связаны и обтянуты плёнкой. Торцевая сторона также была затянута в плёнку. А передняя стенка была завешена так, что они края перекрывали друг друга, образуя вход и выход. Внутри тоже очень оригинально было устроено: везде положены поддоны – такие, которые сейчас применяются для транспортировки товаров. Эти плотные деревянные поддоны использовались в шалаше в качестве спальных мест. Если положить надувной матрас, то вполне можно спать. Внутри шалаша росло дерево, ветки которого использовались как вешалки. Набиты там были крючки и висели несколько плечиков. Был также небольшой столик здесь же около дерева. Вспоминаю, как у Сабанеева, у Никитина описываются рыбацкие шалаши. Помню, Сабанеев описывал, как правильно строить шалаш, чтобы он был непромокаемым, как ветки нужно класть. А сейчас как просто: обтянул плёнкой ветки – вот тебе и шалаш. У Никитина так описано рыбацкое утро: «Рыбаки в шалаше пробудились, сняли сети с шестов, вёсла к лодкам несут…». Да, хорошее дело, когда человек рыбалкой занимается, когда он близко к природе…

Я стал оглядывать эту поляну, заметил пресный ручеёк, и рядом лежат какие-то ёмкости. Я попробовал – вода очень холодная, аж зубы ломит.

Я облюбовал хорошее место, решил рыбачить там. Поставил макушанки и решил пойти посмотреть, что там дальше расположено. Наткнулся на старицу – глубокую вымоину, в которой ещё вода осталась. Везде пересохло, а здесь осталось. Я вспомнил, как мы в детстве такие старицы находили. После войны ещё оставались воронки, и весной, а иногда летом, случались наводнения – всё затапливалось кубанской водой, и, когда вода спадала, в ямах, в воронках оставалась рыба. К концу сентября вода испарялась, но в глубоких местах оставалось немного воды, а в ней рыба. Деваться ей было некуда, по берегу она ходить не может. То, что цапля не смогла выловить, то мы, пацаны, приходили к таким старицам, раздевались и начинали воду мутить. Поднимался ил, у рыбы забивались жабры, внизу она не могла уже дышать, поэтому поднималась на поверхность и пыталась ртом чистую воду с кислородом прогнать через жабры. Но мы, конечно, это видели, брали её руками и ловили таким образом.

Я посмотрел на эту старицу, припомнил всё. Конечно, мутить воду мне не захотелось, и я вернулся опять на своё место. Поставил закидные, а немного погодя всё-таки решил проверить эту старицу.

Взял удочку, леска у меня была где-то 0,2, и поплавочек, пошёл к этой старице. Ловил на червячка. Как только я забросил, поплавок ещё не коснулся воды, как у меня сразу что-то попалось. Я подсёк – оказался карась, где-то грамм 400. Я поправил наживку и забросил снова. И опять: не успел только поплавок коснуться воды, как на крючок попался сомёнок. Тоже где-то грамм 400. Я взял садок и начал складывать туда рыбу. Так и ловилось: то карасик, то сазанчик, то ещё какая-нибудь рыба, которая осталась после наводнения. Чувствовалось, что старица рыбой перенаселена.