Верность

Он задержался у открытого окна своей спальни, в голове тут же проплыло воспоминание. «Радостный октябрь»…

Хорошее в его новом жилье было то, что рядом, в нескольких минутах ходьбы, стоял кинотеатр. Старинной архитектуры, под названием «Данди», где-то в миле от дома. Линкольн не знал другого места, где бы наливали колу прямо из крана. Он ходил туда почти каждые выходные. А что показывали, его чаще всего не интересовало.

В тот день Линкольн надел толстый свитер, джинсовую крутку, оливково-зеленые брюки. Посмотрел на себя в зеркало, висевшее у выхода. Стрижка у него была все та же, под Моррисси, хотя Ив уверяла, что с ней он похож на Люка Перри. Или старается быть похожим на Люка Перри.

– Тебе это надо? – спрашивала она. – Разве еще не вырос?

– Не надо, – отвечал он. – Мне так нравится.

Сегодня вечером Ив приглашала его к себе, но Линкольн отвертелся. Он договорился встретиться вечером с ночными редакторами где-нибудь в Айове, в баре, где подают томатный сок со вкусом пива. Может, он и пойдет. Может…

В полседьмого вечера было уже темно – хоть глаз выколи. Казалось, что так правильно. И холод – казалось, это тоже правильно.

По дороге в кинотеатр Линкольн видел, как за большими окнами сидят и ужинают люди. В этом районе никто и никогда не закрывал шторами окна своих столовых. «А знаешь, почему в старых домах окна на фасадах такие большие? – спросила его как-то мать. – Потому что, когда в семье кто-нибудь умирал, на ночь гроб привозили домой. Через окно в комнату ставили». Но Линкольн решил про себя дальше думать так, что большие окна делали для того, чтобы были лучше видны рождественские елки.

Когда он дошел до «Данди», служитель как раз менял афишу «Танцующей в темноте» на «Билли Эллиота».

Линкольн нырнул в маленький вестибюль, купил билет, колы из-под крана, коробку жареного попкорна. В зале почти никого не было, и он занял кресло поближе. Красное бархатное кресло. После «Индиан-Хиллса» только здесь, наверное, оставались такие – никаких тебе новомодных регулируемых спинок и диванчиков для влюбленных парочек. Экран по старинке закрывался занавесом, который с шумом раздвигался перед началом сеанса. Раньше Линкольн не видел в этом никакого смысла. Теперь он ждал этого момента.

И вот, пока он ждал, кто-то сзади рассыпал упаковку леденцов, и они с грохотом покатились по бетонному полу. Линкольн обернулся, не предвкушая ничего особенного. И увидел ее: она сидела за несколько рядов от него, чуть сбоку.

Темные волосы… Лицо сердечком… Веснушки…

Очень хорошенькая.

Бет.

Поняв это, Линкольн тут же отвернулся, но она его уже узнала. Она смотрела прямо на него. Она смотрела… Как же она смотрела?

Удивленно. Просто удивленно, и все.

Можно представить, что он долго думал об этом моменте, так же много, как думал о ней эти последние месяцы. Ведь они как-никак жили не в Токио и не в Мумбаи, где можно навсегда потерять друг друга из виду. Городок у них небольшой. Не много было и мест, куда можно пойти, особенно кинообозревателю. Линкольн привык считать «Данди» своим кинотеатром, а сейчас получалось, что он вроде бы как в офисе у Бет.

И вот теперь ему нужно было уходить. Она так хотела, правильно ведь? А особенно потому, что теперь сложила все вместе. Было и еще кое-что, о чем он изо всех сил старался не думать. Считала ли еще Бет его Своим Милым Мальчиком? Или вычислила, что он и есть тот подлец, который читал ее электронную переписку?

Надо уходить. Сию же секунду. Или нет… Когда погасят свет. Она опять смотрела на него, и это было невыносимо.

Линкольн нагнулся вперед, прикрыл лицо ладонью в нетерпеливом ожидании, когда свет начнет постепенно гаснуть. Это произошло только через несколько томительных минут. Стало темно, пополз в стороны древний занавес, оживился проектор, Линкольн начал надевать куртку.

Тут-то Бет и села прямо рядом с ним.

Он застыл, натянув лишь один рукав. Молчал… Не двигался… Автономно действовала одна только нервная система.

Теперь уйти он уже не мог, ведь она сидела рядом – и чего это ей пришло в голову сесть рядом? – и посмотреть на нее тоже не мог. И тогда Линкольн осторожно откинулся на спинку кресла, стараясь не касаться ее. Сидел и ждал.

Но Бет не говорила ни слова.

И он не говорил. И не шевелился…

А притяжение все росло, а кредиты все открывались…

И Линкольн не удержался. Повернулся и поглядел. Бет не отрываясь смотрела на экран, как будто ждала указаний от Святого Духа, широко раскрыла глаза, обеими руками держала ручку. Саундтреком фильма был «Cosmic Dancer» группы «T. Rex».

Линкольн отвел глаза. Он говорил себе, что надо потерпеть, дождаться, пока Бет сама что-нибудь скажет или сделает. Но ожидание прямо душило его. Или, может, душило, что она была совсем рядом. Желание еще раз посмотреть на нее. И еще… И еще…

И Линкольн вдруг услышал собственный голос – то, что всегда говорил женщинам и уже давно должен был сказать Бет.

– Извини, – шепотом произнес он.

– Не извиняйся, – отозвалась она.