Верность и терпение

Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка. Наступай на него! Пуля — мимо. Подойди к нему — он побежит. Пехота — коли! Кавалерия — руби и топчи!.. Тридцать лет моей службы и тридцать лет, как я врагов побеждаю через вашу храбрость! Я всегда с вами и вы — со мной!»

Однако тут пришло известие, что Минск уже занят корпусом Даву, и Багратиону не оставалось ничего иного, как еще раз переменить направление движения и идти к Бобруйску. Не успела 2-я армия пройти и двадцати верст, как из Главной квартиры поступил приказ, подписанный самим царем, проследовать через Новогрудок и затем атаковать Минск.

Не было в русской армии генерала, который более Багратиона хотел наступления. Однако на сей раз даже он отказался выполнить приказ царя, ибо наступление означало окружение, разгром и плен.

«Данное мне направление на Новогрудок, — ответил Багратион Александру, — не только отнимало у меня способы к соединению через Минск, но угрожало потерей всех обозов, лишением способов к продовольствию и совершенным пресеченьем даже сношений с 1-й армией».

Двигаясь к Бобруйску, Багратион узнал, что и Свислочь, расположенная в сорока верстах от Бобруйска, тоже уже занята французами.

Совершив еще один маневр, Багратион сделал рывок на юго-восток. 26 июня, присоединив по пути отряд Дорохова, 2-я армия вышла к Несвижу.

Здесь Петр Иванович отрядил в арьергард отряд Платова и остановил армию на отдых.

Наказной атаман Войска Донского шестидесятидвухлетний генерал от кавалерии Матвей Иванович Платов встал у местечка Мир и начал готовиться к бою. Было у него под рукой пять с половиной казачьих полков — две с половиной тысячи человек. — и рота артиллерии.

Противник же шел в «тяжкой силе» — двенадцать польских конных полков, два саксонских кирасирских да четыре кавалерийских вестфальских. В авангарде корпуса Жерома Бонапарта мчалась кавалерийская бригада Турно.

27 июня в лихой кавалерийской сшибке с донцами Платова французский авангард был остановлен и отброшен. Большинство французских кавалеристов либо пало в бою, либо попало в окружение — хитроумный атаманский «вентерь».

На следующий день завязалось более крупное дело. Если накануне Платов сошелся с бригадой генерала Турно, то теперь перед ним была уже уланская польская дивизия генерала Рожнецкого. Однако Платов оказался победителем и в этом бою.

30 июня Платов ушел на соединение с главными силами Багратиона, но по дороге от захваченных в плен саксонцев и пруссаков узнал, что Даву и Жером Бонапарт, четко согласовывая передвижения своих войск, смыкают вокруг 2-й армии кольцо окружения.

Он тотчас же сообщил об этом Багратиону, и тот, бросив обозы и отправив пленных и раненых в Петриков и Мозырь, сам крайне спешно пошел к Бобруйску, чтобы опередить Даву, продвигавшегося к Могилеву.

Однако Даву был лишь одной из опасностей, второй — не меньшей — был наседавший с тыла Вестфальский король. Багратион приказал Платову занять Романово и стоять против Жерома заслоном хотя бы до вечера 3 июля, пока он не оторвется от превосходящих сил Даву.

На сей раз донцам предстояло схватиться с кавалеристами дивизионного генерала Латур-Мобура. Платов дождался Латур-Мобура, и когда тот вывел на рысях почти весь свой отряд к берегу Морочи, казаки подожгли мост и стали через реку расстреливать из пушек скопившиеся у переправы войска.

…В это время 1-я армия, в штабе которой не знали точно, где теперь Багратион, шла не на восток, к Минску, а, уйдя на север, остановилась в Дриссе. Расстояние между армиями Багратиона и Барклая все увеличивалось, достигнув в эти дни максимума — трехсот верст.

2 июля Багратион дал еще один бой.

В этот же день 1-я армия вышла из Дрисского лагеря и двинулась к Полоцку.

Выбор направления 1-й Западной армии определялся тем, что нужно было встать на таком месте, чтобы находиться неподалеку от корпуса Витгенштейна, прикрывавшего Петербург, и контролировать две дороги — на Ревель и на Себеж, откуда шел к армии основной поток продовольствия.

И именно таким местом и был Полоцк.

Ранним утром 7 июля, когда Барклай был на конюшне и чистил коня, вдруг подъехала коляска государя и он вошел к своему военному министру, чтобы дать ему последние наставления и проститься с ним.

Александр поручил Барклаю общее командование армиями, но не облек его званием главнокомандующего, поставив в очень затруднительное положение, ибо и Багратион, и командующий 3-й Обсервационной армией Тормасов были в одинаковых с ним званиях полных генералов. Александр полагал, что должность военного министра уже сама по себе делает его главноначальствующим.

Свидание было продолжительным, но не потому, что царь ставил задачи перед своим военачальником, а потому, что оправдывался перед ним и объяснялся по поводу множества ошибок, оплошностей и неловкостей, допущенных по его вине за последние три недели.

Как не похож был Александр Павлович на совсем недавнего государя, отчитывающего в Вильно за то, что он не добился от своих подчиненных точного выполнения отданных им приказов!