Верность и терпение

Как утверждали, он сменил на этом посту Витгенштейна из-за того, что Витгенштейн, крайне беспечно относившийся к вопросам внутреннего управления армией, привел ее в расстройство до такой степени, что в его штабе иногда не знали расположения некоторых полков.

Главная квартира Петра Христиановича походила на городскую площадь… По доброте души своей, он не воспрещал к себе свободного доступа никому; комнаты его всегда наполнены были праздными офицерами, которые разглашали сведения о всех делах, даже и самых секретных.

Союзники русских — пруссаки были гм недовольны: им необходима была победа, а под предводительством его они испытали два поражения и видели ежедневно увеличивающееся расстройство армии.

Петербургская оппозиция, не жаловавшая Барклая в 1812 году, осталась традиционно враждебной к нему и в 1813-м.

«Наши-то вести другого совсем естества, — писал из Петербурга сановник дворцового ведомства Оденталь к приятелю своему Булгакову 30 мая 1813 года, — Барклай сделан опять главнокомандующим. Прогневили мы, видно, Бога снова. Опять напущено ослепление».

Любопытно, что в армии находились люди, которые не только прекрасно понимали существо создавшейся ситуации, но и не боялись прямо высказать это в глаза новому главнокомандующему. Речь идет здесь о скромном обер-офицере, служившем в штабе Барклая летом 1813 года, Тимотеусе фон Боке, добром знакомце самого Гете, поэте-романтике, ветеране войн против Наполеона, прогрессивно мыслящем человеке «нового направления» и убежденном российском патриоте.

В июле 1813 года фон Бок вручил Барклаю записку, в которой смело и откровенно высказал следующее:

«Кутузов при Аустерлице, Витгенштейн при Люцене и Бауцене доказали, как важно для главнокомандующего не быть угодливым и слабым под видом умеренности и мудрости.

То же самое следует сказать и о Барклае-де-Толли: в начале кампании 1812 года он именно потому восстановил против себя всех, что действовал несамостоятельно. Не так поступали Гонзалес, Евгений, Суворов».

Не скрывал Бок и других слабых сторон нового главнокомандующего, отдавая вместе с тем должное и его сильным качествам. Он прямо говорил, а чуть позже и писал, что, по его мнению, «Барклай далеко не Наполеон, но его стойкость в битве парализует все другие преимущества его противника… Дисциплина в нашей армии строга, и все отрасли управления в таком порядке, как не бывали никогда. Не было еще ни одной жалобы, с тех пор как мы перешли границу Германии, жители не могут нахвалиться нашими солдатами. Действительно, если бы не песни, то и не заметил бы их иногда. Все это делает Барклаю много чести; порицаю только то, что в Главной квартире его не услышишь никакого другого языка, кроме немецкого… Румянцев и Кутузов также были постоянно окружены лифляндцами и немцами, но при них это обусловливалось их беспристрастием, при Барклае — напротив». Следует заметить, что последнее замечание исходит из уст немца.

Здесь для нас ценны не только оценки Тимотеуса фон Бока, но и отношение к ним Барклая-главнокомандующего: Михаил Богданович поблагодарил офицера своего штаба за откровенность и прямоту. Прямота высказываний впоследствии обратила на Бока внимание и Александра, но царь оказался не чета Барклаю — смелый и честный лифляндец был объявлен сумасшедшим и кончил свои дни в Петропавловской крепости.

Вступив в новую должность главнокомандующего, Барклай несколько дней не мог добиться от офицеров своего штаба данных о точной численности войск. Состав армии, по докладам военачальников и офицеров Главного штаба, колебался от 70 до 100 тысяч человек. Наконец было установлено, что в армии находится 90 тысяч солдат и офицеров. Полки, бригады и дивизии были так перемешаны, что в полках состояли «чужие» батальоны, в бригадах — «чужие» полки, в дивизиях — «чужие» бригады.

Барклай неутомимо наводил порядок, и неизвестно, насколько удалось бы ему это, если бы Наполеон не запросил перемирия.

В день подписания приказа о назначении Барклая главнокомандующим союзными войсками русские и пруссаки заняли позицию у деревни Пульцен.

На правом фланге стал Блюхер со всеми пруссаками, в центре — Ланжерон, вступивший теперь в командование 3-й армией, на левом фланге — Витгенштейн с полками Главной армии, а в резерве были оставлены дивизии гвардии, гренадеров и кирасир под началом Милорадовича.

На следующий день из-под Кракова подошел корпус Остен-Сакена, только что очистивший от войск князя Понятовского герцогство Варшавское и заставивший отойти к австрийским границам армию Шварценберга.

22 мая, еще не зная, чем могут закончиться переговоры о перемирии, которые велись союзными представителями с эмиссарами Наполеона, неподалеку отсюда — в деревне Пойшвице около Рейханбаха — Барклай отдал приказ отойти чуть восточнее на новую, более сильную позицию.

Однако, лишь только союзники переменили позицию и заняли высоты между Стрелеком и Нимшем, оставив на прежней позиции войска Витгенштейна, как пришло сообщение о подписании перемирия. Оно было заключено на шесть недель — до 8 июля, но затем продлено еще на три недели.