Верность как спасение

Через пятнадцать лет после разговора с матерью на кухне Катерина Болковская сидела на подоконнике своей новой квартиры, кутаясь в огромный пушистый банный халат. Накануне вечером Катя отметила свой тридцатилетний юбилей. Заказала столик в ресторане, пригласила маму, одну подругу с мужем, другую без. В таком составе они посидели, перепробовали, как школьники, все самые вкусные блюда, что-то вспомнили, посмеялись, погрустили. Катя отвезла маму в их старую квартиру, сама приехала сюда. Мама подарила ей эту однушку к двадцатилетию и к свадьбе. Именно мама, а не муж.

Георгий любил Катю, наверное. Он не хотел с ней расставаться даже на день, он восхищался ею как женщиной, он был без ума от их секса. А Катя, вынырнув из-под волны первой и бурной страсти, вдруг увидела рядом с собой совсем не родного человека. Катя не находила в нем ни доброты, ни великодушия. Она даже ума в нем не находила, оказавшись в замкнутом пространстве скоропостижного брака. Потерпела немного и сказала ему о том, что они совершили ошибку. Зов плоти приняли за родство.

Георгий не просто не понял. Он устроил из выяснения отношений короткий и уродливый ад. Катя сумела его оборвать, использовать свои козыри для быстрого развода. Ей хватило мужества и решимости выгнать его из квартиры, несмотря на нытье о том, что ему некуда идти. И в этой борьбе ей помог опыт родителей, которые отмучились в плену так называемой семьи, как узники одной камеры.

Одиночества Катя не боялась. Для нее именно одиночество — залог свободы. Гарантия личной неприкосновенности.

Виктор приехал ее поздравить почти ночью. Он работал допоздна и без выходных. Он всегда был взвинченным, прокуренным, истосковавшимся. Он был чужим мужем, рвался изо всех жил, чтобы обеспечить нормальную жизнь жене-домохозяйке и двум постоянно болеющим детям. В Катю влюбился, увидев ее на улице. Был привязан безнадежно, жестоко и тоскливо. Он постоянно думал о том, что не удержит ее, потому что никогда не оставит семью. Вот он был и добрым, и умным. И таким порядочным, что Катя была готова на любые жертвы, лишь бы не нарушать его жизненный порядок. А папины гены шептали ей, что это и ее наиболее комфортный порядок. Ее мужчина отдает ей главное: любовь и страсть. А все жизненные проблемы решает где-то там, в семье, которую для проблем и создают.

Катерина сама с собой совершенствовала папину схему существования. Лень, возведенную в абсолют, неприступные границы личной свободы, отношения на уровне высокой дипломатии — без обид и претензий.

И только в сумасшедших ночных встречах все это начинало казаться дикой ерундой — и личная свобода, и комфортная дипломатия, и высокий устав безусловной порядочности, и даже Катина лень. Они так торопились насытиться друг другом, насмотреться, налюбоваться, что почти никогда вместе просто не сидели за кухонным столом. У них не было ни общих обедов, ни общих ужинов и завтраков. И когда Виктор отрывал себя от нее в прихожей, Катя плелась в остывающую постель не как заласканная любовница, а как жертва стихийного бедствия. Следы поцелуев горели, как живые раны. Тело ныло и скулило, оно не было таким разумным, как Катин мозг. Оно тосковало по тому, кто ушел к законной жене досыпать эту ночь.

Катя протянула по длине солнечного луча голую ногу, распахнула полы халата. Ее нежная, гладкая кожа теплела, млела и отливала атласом. Кожа у нее, как у бабушки Розы, безупречная, без волоска на руках и ногах. Как говорил их домашний врач, это признак совершенной женственности, полная победа женских гормонов. Такая странная генетическая предопределенность истребила силу и характер ее отца, видимо. Победа не тех гормонов. Роза была папиной матерью. Катя надеялась, что с женским организмом такой беды не случится. Женский ум справится даже с диктатом гормонов.

Она сладко зевнула, потянулась, потеряла тапок, попыталась придвинуть его к себе пальцами ноги, но он лишь отодвинулся дальше. Катя поднялась с подоконника и пошла в одном тапке по теплому полу. Она никогда не делала лишних движений. Это было почти религией.

Ее маленькая и очень красивая кухня — что-то среднее между уголком умной цивилизации и живописной каменной пещерой, — была уже залита солнцем от пола до потолка. Катя даже ахнула, приоткрыв свой крупный, полногубый рот. Она потянулась за банкой с кофе, потеряла свой безразмерный халат, переступила, отбросила второй тапок и начала готовить завтрак.