Верность как спасение

— Да, собственно, как это можно рассказать. В моей жизни был человек, которого я любил, которым я гордился. Он казался мне образцом во всем с детства. Антон с младших классов был моим неожиданным защитником. Он — боец и лидер. Я — просто очкарик, самый слабый среди ребят. Только Антон считал меня умным, интересным, не знаю, каким еще. Но он спас мне однажды жизнь. Мы шли зимой по замерзшей речке, я провалился, он вытаскивал меня, затем нырнул ко мне в прорубь. Когда нас спасли, он был весь обмороженный. Долго болел, я приходил к нему и видел, как его мучают боли. «Я боюсь вот так умереть, — однажды сказал он мне. — Это очень страшно — умирать, когда так плохо и больно. Человек должен умирать, когда ему хорошо. Когда он знает, что большего счастья не бывает. Я мечтаю, что кто-то придумает такую вечную жизнь: человек улетает с Земли вместе со своим счастьем». Понимаете, Настя, он был счастливым человеком. Он прожил бы с вами счастливую жизнь. Но его ответственность, совесть, вина и любовь были в разных местах. Одна из вас — вы или Галина — непременно были бы несчастливы по его вине. Он не захотел это видеть. Решил улететь со своим счастьем. И только это на самом деле рано или поздно принесет вам обеим покой. Как любая неизбежность.

— Пожалуйста, не нужно рассказывать, как это было. Я все вижу.

Насте не хватило сил и мужества сказать «прощайте» человеку, который дал Антону смертельную дозу яда, чтобы тот улетел со своим счастьем. Она бежала к дому и не знала, что сейчас сделает с собой. Она никогда не найдет себе применения. Потому что ее мужчина унес не только свое счастье. Он забыл, что счастье было их общим. И единственно возможным.

Поздней ночью ее выдернул из провала телефонный звонок. Номер был незнакомый.

— Спокойной ночи, — произнес хрипловатый голос Николая. — Все будет хорошо. Поверьте: все будет хорошо. Я никогда не видел женщину, которую бы так любили. Только такую женщину мог любить наш Антон. Разве это не причина жить?

— Да, — сказала Настя и разъединилась.

— Да, — шепнула она себе.

Она пройдет свою ночь, свою мировую войну и окажется на другом краю жизни. Там она будет другой. Там она будет понимать и прощать, ненавидеть и бороться. Совершать ошибки и отказываться от своих побед. Она будет заключать перемирия не на своих условиях. И она никогда не изменит своей судьбе и не потерпит тех, кто нарушает ее порядок. Ей нужно работать, уставать. Наверное, она затоскует по мужчине. Кого-то встретит. Но любить Антона будет всегда.

Ирина Грин Нарушенная заповедь

Ася остановилась, воткнула лыжные палки в снег и попыталась оттянуть рукав куртки, чтобы посмотреть на часы. Напрасный труд — перчатка задубела на морозе и не хотела гнуться. Поискала глазами солнце. Вон оно — белое, едва заметное на таком же белом небосводе, уже почти касается веток деревьев. Еще немного, и короткий зимний день перетечет в ночь. И тогда станет еще тяжелее. Правда, есть фонарики, но вряд ли Стас согласится ими воспользоваться — свет может выдать их местонахождение тому, кто идет по пятам. Или не идет? Ася обернулась, поглядела по сторонам. Кроме Стаса, чья спина маячит довольно далеко впереди, — никого. И почему она согласилась на эту авантюру? Ведь сразу поняла, что это не для нее! Сорок километров! Если посчитать дорогу на работу и обратно и прибавить походы по магазинам, столько она проходит за неделю.

Не останавливаясь, Стас оглянулся, недовольно махнул рукой, и Ася, сунув руки в петли палок, пустилась вдогонку.

— Ну ты чего? — спросил Стас, когда Ася с ним поравнялась. — Привала еще никто не объявлял. Сейчас спустимся, — он указал палкой на довольно крутой склон, — дальше будет распадок. Там накатанное место — можно и в темноте топать. Пройдем его, и останется всего ничего, километров тридцать.

— Как тридцать? — Асин голос предательски дрогнул. — А сколько мы уже прошли?

— Какая разница? И не вздумай реветь! — возмутился Стас, но навигатор достал и, шевеля губами, стал подсчитывать: — Восемнадцать километров за три с половиной часа. Очень даже неплохо. Но расслабляться рано.

— Значит, осталось двадцать два километра? — пытаясь справиться с отчаянием, спросила Ася.

— Да нет же, нет! — Стас поморщился от такой беспросветной бестолковости спутницы. — Я же сказал: после того, как мы пройдем распадок, останется тридцать километров, вернее, двадцать девять с чем-то.

— Но ты же говорил…

— У нас на хвосте специально обученные люди. Они ждут, что мы пойдем по самой короткой дороге. А мы, вопреки их ожиданиям, сделали крюк, и теперь у нас гораздо больше шансов уйти от преследования. Неужели это непонятно? — Он уже почти кричал, и от этого крика, эхом разносящегося по притихшему сосняку, у Аси разболелась голова.

— Если бы ты заранее сказал…

— И что тогда? Что бы изменилось?

— Я не знаю… Голова болит… Сильно…