Вернулся солдат с войны

Задетый таким невниманием к своей нужде зык, может спросить с невоспитанного земляка, обошедшего его своим вниманием и заботой. Может не только "спросить", но и "получить" с него так, как посчитает нужным. Может, например, высказать ему с укоризной:

- Что же ты, Вася, мне в карцер сухаря черствого не принес, нехороший ты человек?

А может и на циркулярку на зоне того земляка кинуть и пояснить свои действия сообществу:

- Нагрубил мне по тюрьме. Я с него за грубость получил.

Такая смерть или увечье будут по Понятиям и мужику никто ничего не скажет.

А может и на пику по воле присадить, тут уж у кого какой характер и фантазия.

По Понятиям - не надо грубить друг другу.

По Понятиям - земляков надо греть и поддерживать.

Слухи о том, что Васю или Петю "зарезали урки за тюремные дела" время от времени будоражили город. Такие слухи не могли пролететь мимо ушей баландёра - он сразу понял, что встреча со мной ничем хорошим для него кончиться не может. Я знал, кто он и откуда, в любой день и час мог навестить его один или с друзьями, а он не знал кто я есть и где меня искать.

- Ну да! - радовался я той радостью, от которой у жертвы холодеет спина, - Ты в одиннадцатом доме живешь! Я тебя почти каждый день из окна видел. У тебя жена еще такая... Ириной зовут.

При упоминании имени жены баландёру стало совсем плохо, по роже видно - поверил, что я отморозок из соседнего дома.

"Надо додавливать его, чтоб соображал быстро и правильно" - решил я закончить разговор еще до того, как подойдет дубак и захлопнет кормушку перед моим лицом.

- Мне через полгода освобождаться, - сообщил я баландёру свои планы на будущее, - После освобождения зайду к тебе в гости со своей бутылкой. Посидим, тюрьму вспомним, лады?

Кажется, я перестарался.

Как говорится, "пересолил" с тем баландёром.

Тюремный утренний горячий чай было невозможно пить - он был приторный до отвращения. Баландёр туда вместо одного коробка сахара со страху кинул все девять.

В обед, даром, что день был "пролётный" и горячей пищи карцерам не полагалось, кормушка отщелкнулась и на нее была поставлена моим новым другом глубокая миска горячей баланды. В этой миске, маскируясь под баланду дольками картошки и вареного лука, кинутыми сверху, лежала вкуснейшая отварная говядина со специями.

От земляка - земляку.

По Понятиям.

Так было девять дней - отвратительно сладкий чай по утрам и полная миска говядины на обед. Лишенный на десять суток движения, я набрал два килограмма весу и моя отъевшаяся харя вызвала у пацанов в Три Пять подозрения "а в карцере ли я был или на воле отъедался?". Только бледность - полторы недели без света и свежего воздуха - только бледность оправдала меня в их глазах.

После карцера в Три Пять меня встречали как Папанина с зимовки - с тем же почетом и бражкой, за открытие рецепта которой я и угодил в холодный зиндан. В хату я поднялся в новом, более высоком статусе бродяги, ибо не просто сидел на тюрьме и сопел в две дырки, а страдал за общее. До меня в хате "бродягой" был только Вайтюк, потому что остальные сидели на булках ровно, без нарушений режима ждали своих приговоров и никаких подвигов не совершали.

Уже дома, в Три Пять, смывши карцерную грязь в бане и переодевшись в чистое и стиранное, я рассказал, встречавшим меня с бражкой пацанам, почему из карцера выполз не заморенный, а отъевшийся - "земляк подогрел".

Да, я никогда раньше не видел этого баландёра, тем более не был знаком с его женой.

Да, я никогда не слышал про улицу Цыгана Будулая и не знал в каком районе города она находится.

Да, я назвался соседом из девятого дома только потому, что девять меньше одиннадцати. Двенадцатого дома на этой улице могло не быть, а раз существует одиннадцатый дом, то уж девятый существует наверняка.

Да, освобождаться мне скорее всего нескоро и уж никак не через полгода, а через несколько лет и то - если повезёт.

Да, я начесал тому баландёру всё от первого до последнего слова.

Да, я взял его на характер, и за моими словами не было никакой реальной силы и никакой возможности дотянуться до баландёра.

Но сладкий чай и отварная говядина девять суток из десяти были настоящие, доподлинные. Тюремным языком выражаясь, я того баландёра красиво обкружил, то есть без угроз и мордобоя получил с него всё, что он мне мог дать.

Бить - нельзя.

Угрожать - некрасиво.

А вот "обкружить" - это исключительно по Понятиям.

Вайтюк подлил мне в кружку браги и с завистью в голосе признал:

- Андрей, ты создан для тюрьмы. Я бы не смог так грамотно обкружить. Ну, ты Рысь!

Гниль, самая настоящая тюремная гниль.

Это я про свои взаимоотношения с баландёром.

Когда в армии про человека говорят "гнилой", имеют ввиду, что он либо не обладает высокими моральными качествами, либо не имеет серьезной физической подготовки и не выдерживает пехотных нагрузок.

"Гнилой он: взял его двумя пальцами, он и посыпался".

Нехорошая эта оценка - "гнилой".

Если она дана в армии.

Если "гнилым" обозвали человека на тюрьме - оценка резко меняет полярность с минуса на плюс: