Вернулся солдат с войны

Четверо офицеров, четверо моих отцов-командиров, четверо старших моих боевых товарищей, к которым доверие моё было слепо и не обманно, моих командиров, водивших меня под пули и которым я был предан весь целиком, до кишок навыворот - молчали и смотрели на меня.

Ответа от них я не дождался.

Обучить солдата и послать его в бой оказалось легче, чем ответить на его простой вопрос: "за что?".

Ночью мне приснился во сне Старый Капитан, у которого я полтора года назад был командиром взвода на сборах молодого пополнения. Мы стояли в полку возле модуля ремроты. Я был одет в повседневное хэбэ с полусапожками и на голове у меня была сдвинутая на затылок щегольская панама. На Старом Капитане был генеральский мундир с лавровыми веточками на воротнике кителя и погонами генерал-лейтенанта, только мундир был странноватый: ордена и знаки отличия были на месте, но на штанах не было лампасов, а только торчали обрывки красных ниток и на фуражке не было кокарды - только лавровые веточки. Я не был уверен, нужно ли отдавать честь одетому не по форме генералу и потому не приложил правую ладонь к полям панамы, а просто стоял перед Старым Капитаном по стойке "вольно".

- Ну что, младший сержант, - усмехнулся мне Старый Капитан, - понял теперь кому ты нужен в Союзе?

Старый Капитан называл меня не моим воинским званием, но я пропустил это:

- Никак нет, товарищ капитан-генерал, - ответил я ему, - Не понял.

Я и в самом деле не понимал: "кому я нужен в Союзе?". До дембеля мне казалось, что я нужен всем - маме, друзьям, любимой девушке, государству, правительству, народу, а оказалось, что я не нужен никому: никто не заступился за меня и не запретил такую несправедливость.

- Это потому, что ты болван, Сэмэн, - у Старого Капитана сделалось лицо моего друга, капитана Скубиева, - Был бы ты умный, товарищ сержант, ты бы уже давно всё понял.

- Разрешите пояснение, товарищ майор? - я обратился к Скубиеву в генеральском мундире Старого Капитана тем званием, в каком его оставил в Афгане.

Мой друг, капитан Скубиев не стал напускать туману, а пояснил всё с военной чёткостью:

- В тот самый день, когда вы, товарищ сержант, сдали в военкомате свой паспорт гражданина СССР и получили вместо него военный билет, вы вошли в Систему из которой нет выхода ни для солдат, ни для офицеров. Офицеры служат Системе двадцать пять лет, после чего Система их отправляет в запас. Солдаты служат до шестидесяти лет, после чего Система отправляет их на пенсию. Но и на пенсии, и в запасе солдаты и офицеры остаются частью Системы. Вопросы?

- А можно выйти из Системы раньше?

- Так точно, можно. Через расстрельный коридор.

33. Суд

Через неделю дело было окончено и мне по закону полагалось ознакомиться с ним вместе с моим адвокатом.

- Шесть лет, - сказал я ей, полистав дело.

- Пять с половиной, - блеснула она очками в ответ.

Начался суд.

Утром в день суда на смене дежурства и пересчете заключенных меня предупредили, чтобы я готовился в город. Я оделся в чистое, чифирнул для ясности ума с пацанами и полдевятого меня вывели из хаты.

Всех сидельцев, кого сегодня дёргали на суд или допрос, собирали в локалке перед вахтой, выкликивали фамилии, дожидались отзыва именем отчеством, и, удостоверившись, что вывели кого надо, делали отметку в списке:

- Понимаскин? - вопрошал дубак.

- Артём Степанович, - отзывался Понимаскин и дубак чиркал галочку.

- Филатов?

- Сергей Николаевич.

- Сёмин?

- Андрей Борисович.

- О! - дубак отвлекся от списка и глянул на меня, - Тебя на суд?

- Ага. На Страшный.

- Желаю удачи.

- И тебе не хворать.

В локалку собрали человек двадцать: кого на суд, кого на допрос. Всё-таки в городе четыре суда, пять прокуратур, три РОВД. Если учесть, что почти каждый проходил по делу не один, а с подельниками, то, можно сказать, двадцать человек - это негусто, вряд ли больше восьми уголовных дел на двенадцать казённых домов.

Собирали без разбору мастей, статей и режимов, всех чохом - малолетки, пионеры, строгачи. Малолеток можно было опознать не только по соплям до пупа, но и по притихшему виду. Привыкшие в своем детском саду, выпендриваясь друг перед другом, безнаказанно кричать с решки оскорбления дубакам, они оказались за пределами своих хат не в узком кругу таких же малолетних обезбашенных идиотиков, а среди взрослых зыков и еще не знали как себя следует вести, чтобы не выхватить в репу, а потому старались вести себя тихо и неприметно.

А дубаки - вот они, в метре от тебя, с дубинками на поясе. Скажешь рогатое слово - тут же выхватишь промеж ушей больно.

На то, чтобы глупости про дубаков орать на всю тюрьму не только с решки, а высказать сотруднику администрации прямо в лицо всё, что накипело на душе, всё то, о чем вчера без страха наказания орал из камеры, у малолеток не хватало характера.

Допризывники, променявшие армию на тюрьму.

Сопливая, трусливая, глупая и жестокая сволота.