Вернулся солдат с войны

"Ни за что не стану дипломатом", - твердо решил я, - "Это чьи-то блатные дети сидят в лондонах да парижах, а нашему брату, из простых, по распределению достанется не чистенькая Европа, а какой-нибудь Пакистан или Мозамбик. Будешь сидеть там как дурак без оружия, ждать, когда аборигены тебя резать придут".

Дипломаты отблагодарили нас за концерт бакшишами и вкусным гражданским обедом. Не подозревал, что перловая каша может быть вкусной, если ее сварить по-нормальному, а не уваривать в обойный клей, как это делают у нас в полку. В качестве бакшиша мне достались штатовские плавки, как раз мне на дембель, но недолго музыка играла - Августиновский снял их с меня, облил соляркой и сжег перед строем на плацу.

Урод.

"Не положено солдатам", - пояснил он свои действия.

26 марта Министр Обороны должен был подписать мой Дембельский Приказ, но предусмотрительные Мандавошка Августиновский и белогвардеец Тищенко заблаговременно закрыли меня в Бочку. Так что дембелем я стал по-чмошному, на губе. Не могу сказать, что шибко трезвым встречал я Приказ, но всё равно не по-человечески. Вместо того, чтобы на Высоте со своими пацанами неспешно и с размахом накрыть на танке и очень не торопясь выпить со своим призывом, припомнить весь наш славный двухлетний боевой путь от зашуганных салаг у военкомата до маститых дембелей, я украдкой, как чмошный дух, глотнул из фляжки браги и долбанул косяк, просунутый мне сквозь решетку братьями-связистами.

За такой чмошный дембель я решил наказать ротного с замполитом. Начгуб был большим поклонником нашего ансамбля, а мы вчетвером были популярней квартета Битлз. С начгубом была достигнута договоренность, что после отбоя он выпускает меня из бочки и я иду спать в хозвзвод, с условием не попадаться на глаза шакалам. Пацаны из хозвзвода выделили для меня первый ярус. В шесть утра я должен был стоять возле Бочки и изображать несчастного и замерзшего ночью губаря. Благодаря доброте начгуба, я спал на мягком и не пачкал хэбэшку о ржавую Бочку. В девять утра, после развода, я шел в Городок Специалистов, прямиком в клуб, подключал аппаратуру и до обеда ковырял на басе или на гитаре. На обед я снова приходил в батальон на прием пищи, а после обеда мы возвращались в клуб втроем - ко мне присоединялись Вали и Щербанич. До ужина мы репетировали. После ужина я снова шел в клуб - поближе к гражданским, подальше от Советской Армии с ее гауптвахтами. Такая лафа продолжалась трое суток, а больше трех суток командир роты давать арест не имеет права. Вечером третьего дня я подошел к начгубу и попросил:

- Товарищ старший прапорщик, добавьте мне сутки за пререкания.

- А что случилось?

- Не хочу в роту. Меня на Приказ в Бочку закрыли. Пусть теперь шакалы сами под ремень встают.

- Хорошо, добавлю.

Когда утром Мандавошка приехал за мной на командирском бэтэре, начгуб меня не отдал:

- Семину продлен срок ареста, - пояснил он замполиту.

Я стоял тут же и видел радостный взгляд Августиновского: "я тебе говорил, что сгниешь на губе!". Замполит вернулся в роту, а я пошел в клуб.

Догнивать.

Начгуб имеет право добавлять к аресту только одни сутки. Добрейший старший прапорщик по моей просьбе накидывал "за пререкания", "за нарушение распорядка дня", "за нарушение формы одежды", "за симуляцию душевной болезни", "за нарушение субординации", "За неуставные взаимоотношения". Мандавошка приезжал за мной каждое утро и уезжал без меня. Кажется, они вдвоем с белогвардейцем Тищенко стали что-то подозревать, потому что на девятое утро ротный приехал лично сам и пошел не к Бочке, а прямиком в вагончик к комбату. Мой друг майор Скубиев, узнав, что вместо трех суток я закрепился на губе на все восемь, срочно меня амнистировал и выгнал из Бочки как Адама из рая:

- Полтора года с тобой служу и ты не перестаешь меня удивлять, Сэмэн.

- Рад стараться, тащ майор!

Близилась очередная годовщина Апрельской революции, за которой следовал Первомай, День Победы и мой долгожданный дембель, но вместо череды праздников костлявая рука голода протянулась к глоткам военнослужащих первого батальона.

Колонна в Шибирган приходила раз в месяц. Так как солдаты на позициях готовили себе сами, то в первые две недели убивалось все самое вкусное - масло, тушенка, сгуха. Первые две недели после колонны батальон жрал от пуза. На третью неделю меню сменялось гречкой и рисом. На четвертую неделю подметались перловка и сечка. Последние два-три дня до колонны батальон сидел на голяках и выходил на охоту.

Ах, знали бы вы как увлекательна охота на джейранов!

Два бэтэра поднимают и гонят быстроногого оленя пустыни, а стрелки на броне выцеливают его из автоматов. Тряска сбивает прицел. Джейран то и дело резко меняет направление и пули попадают в песок. Мат, смех, треск выстрелов - и убитый джейран, наша добыча. Два дня Высота ест свежее мясо, а там, глядишь, опять колонна и снова праздник желудка.

И вот, в апреле колонна не пришла.