Вернусь, когда ручьи побегут

На первом году обучения курсисты (подавляющее большинство которых было мужеского полу) общения с противоположным полом старательно избегали, следуя теории сублимации. Фанатичные сторонники идеи объясняли непосвященным, что при воздержании либидо – аффективное влечение – переходит на иную, возвышенную цель. То есть, когда кто-нибудь скулил поутру, сидя в трусах на жеваных простынях, «мужики, почему с бодуна так бабу хочется, а?», ему злобно советовали направить сексуальную энергию в творческое русло и ждать, когда она возгонится непосредственно в космос, а там – только успевай записывать: озарение за озарением. Эпидемия захватила весь курс. Те, которые были женаты, перестали спать с женами. На почве затяжного творческого кризиса, так и не дождавшись «возгона», один из курсистов, двадцативосьмилетний режиссер, выбросился с шестнадцатого этажа общежития. Впрочем, это случалось каждый год, обычно по весне. Ко второму году количество сублимирующихся резко пошло на убыль, идея подыстощилась, не выдержав напора гормонов. Потихоньку на этаж стали просачиваться «подружки». Оказалось, что стоит помахать волшебной книжечкой с золотым тиснением Союза кинематографистов, и девушки буквально складываются в штабеля: бери – не хочу. Отлавливали девиц прямо у входа в Дом кино перед началом сеанса. Пароль: девушка, вы любите кино? Главное, ходить специально никуда не надо, экономия времени и сил. Жить стало веселей. Окончательное поражение идея сублимации потерпела, когда на лекции по «Психологии личности» профессор рассказал, что творческая энергия, будучи энергией высокого накала, необходимо сбрасывается через нижние чакры, что приводит к новому ее наполнению. Либидо было легализовано.

Народ в баре все прибывал, подходили знакомые, коллеги, голоса становились громче, а перепалка между Александрой и Сеней упорно продолжалась, набирая градус. Саша спорила напористо, позицию свою отстаивала яростно, словно самой себе что-то доказывала, и у собеседника возникала раздражающая мысль о необязательности собственного присутствия на этом торжестве разума. «С тобой, Камилова, хорошо дерьмо вместе есть: тебе больше достанется», – как-то сказал ей Леня, пользовавшийся в ее присутствии нарочито грубыми формулировками. Однако в этой избыточной горячности угадывалась какая-то глубинная уязвимость.

От современных авангардистов перешли к поколению шестидесятников.

– Господи, шестидесятники-то чем тебе не угодили? – всплеснул руками Семен. – Цвет нации, талантливые, смелые люди…

– У них та же печать собственного избранничества на лбах. Высокомерие, снобизм, презрительное отношение к тем, кто не нашего круга, – сказала Александра и, не давая Сене вставить протестующего слова, продолжила: – «Мы – не рабы, рабы – не мы»… Вот это «мы» и есть самая мерзость.

– Ну ка-а-к ты можешь, Саша, я просто поража-а-юсь! – с московской растяжкой сказала хорошенькая Лиза и огорченно прижала пальцы к вискам. – Такое впечатление, что ты симпатизируешь быдлу! – В глазах Лизы это было страшное обвинение. На курсах у нее была репутация избалованного столичного ребенка из семьи «приближенной к императору». Всерьез ее не принимали, как не приняли в свое время на Высшие курсы, несмотря на пущенные в ход связи, но Лиза проявила неожиданное для хрупкого создания упорство и добилась, чтобы взяли вольнослушателем, закрепилась и дошла-таки до финала, получив диплом сценариста и режиссера. Ее второй муж был немолодым министерским чиновником, она называла его по имени-отчеству и на «вы» и старалась пользоваться его машиной с личным шофером только при крайней необходимости. Однокурсники бесстыдно набивались к ней в гости, отъедались от пуза, разглядывали красочные этикетки на импортных продуктах и презирали себя за плебейскую зависть. «Горя она не видела, – говорила Антонина, уминая приготовленный Лизой порционный судачок под соевым соусом, – о чем писать-то будет?» Лизочка, в сущности, была безобидной, доброй девочкой, хотя и пользовалась словом «быдло» слишком часто.

– …симпатизируешь быдлу? Ты?!

– Я не симпатизирую элитарному клановому сознанию, – с легким раздражением пояснила Александра. – Когда само собой разумеется, что «мы» – продвинутые, у нас особая душевная организация, особо тревожная совесть, так что давайте возьмемся за руки, друзья, и замкнем круг…

– «Чтоб не пропасть поодиночке!» – с чувством напомнил Сеня.

– Вот ты и берись за руки, чтоб не пропасть, – усмехнулась Александра, – а я уж как-нибудь в одиночку!

– При этом тебе бы все же хотелось, чтобы твою точку зрения кто-нибудь разделил, не так ли? – негромко заметил чуткий Никита.

– Разумеется! – после секундной паузы засмеялась Александра.