Вернусь, когда ручьи побегут

«Серафима, сама по себе ты – ничто, – с детства внушала ей бабушка, единолично занимавшаяся Симочкиным воспитанием. – Мужчина, муж – вот кто определит твое лицо. Когда он появится – достойная партия! – от тебя потребуется одно: чтобы, приходя домой, ночью ли, днем, он мог поцеловать тебя в любое место. Твой дед так и сказал мне после свадьбы: дорогая, только одну вещь я прошу – чтобы всегда мог поцеловать тебя в любое место». Маленькая Сима сидела на низком бархатном пуфике у старинного трюмо и завороженно наблюдала, как величественная белотелая бабушка протирает тампоном, смоченным туалетной водой, могучую шею, прежде чем обмотать ее ниткой жемчуга, тщательно обмывает дряблые подмышки, сдувает пудру с пуховки, обмахивает ею лицо и декольте, открывает флакон духов и прикладывает пробочку к мочкам ушей и сгибам локтей. Закончив туалет, бабушка вставала и оглядывала себя в зеркале, слегка отставив в сторону руки, будто проверяя свою готовность на случай, если дедушке вдруг вздумается заскочить к ней в спальню, ненадолго покинув тот свет. (Последний поцелуй дедушка, белый офицер, запечатлел на теле любимой супруги почти полвека назад, перед тем как ему пустили голубую его кровь, прострелив грудь навылет.)

Симочка побаивалась грядущего супруга. Этот неведомый строгий муж, должно быть, станет проверять, вычистила ли она зубы после очередного приема пищи, вымыла ли ноги перед сном, особенно между пальцами, не забыла ли надеть свежие чулки утром. Муж ни в коем случае не должен обнаружить клякс на пальцах, цыпок на руках. Если она будет хорошо себя вести (слушаться, не перечить, не влезать в дела взрослых), то о ней будут заботиться, баловать, покупать красивые платья. Если ею будут довольны, то и бояться нечего. Потом щекотно зацепило это «в любое место». Количество этих мест было, в сущности, довольно ограниченным. Может, она чего-то не знает, думала Сима, и тихонько исследовала свое тело под одеялом. И засыпала безмятежно, обняв любимую игрушку – кролика Мусюсюку.

Когда Сима подросла и оформилась в неловкую, глазастую, длинноногую девушку, стеснявшуюся своего тела от стопы до макушки, бабушка, цепко оглядев внучку, одетую в ситцевый сарафан на бретельках, настояла на том, чтобы отныне та брила подмышки и лобок, и чтобы это вошло в неукоснительную привычку. Сима не понимала, зачем брить «там» и неделю терпеть колкую муку в паху, но ослушаться бабушку не смела, смутно догадываясь, что экзекуция значится в списке требований, предъявляемых к ней из далекого замужнего будущего. Бабушка была непререкаемым авторитетом с тех давних времен, когда умерла Симочкина мама, а папа, бабушкин единственный сын, женился на другой женщине, крашеной блондинке, и зажил с новой женой отдельно. «Одну профурсетку поменял на другую, дурак», – прокомментировала событие бабушка, разговаривая с приятельницей по телефону, и Сима не рискнула спросить, что такое «профурсетка». Она вообще рано поняла, что лучше не задавать лишних вопросов. И помалкивать, пока не спрашивают.

Когда Симочка заканчивала восьмой класс, решено было съехаться с папиной новой семьей, объединив жилплощади, – к огромному неудовольствию бабушки и великой радости внучки. У нее появилась настоящая семья: папа, ма… да, мама, бабушка и маленький брат. Теперь, когда подружки звали пойти в кино после уроков, Симочка мотала головой и со значением сообщала: «Не могу, родители будут дома ждать». Хотя, если честно, никто ее не ждал, все внимание и забота были отданы пятилетнему кудрявому Илье: надо сказать, папина жена была ревностной матерью и хорошей хозяйкой. Бабушка ссорилась с невесткой и отказывалась есть за общим столом, и Сима чувствовала себя неловко, занимая свое место в столовой, особенно после того, как случайно услышала реплику мачехи в свой адрес: надо же, такая худющая и столько ест. Когда же в дом приходили гости, папина жена громко сетовала, приобняв падчерицу за костистое плечико: «Совсем плохо ест наша девочка… Симочка, ну еще кусочек семги!» Сима краснела и отказывалась. Отец не вникал в «дамские разборки», отпускал легкие шутки, выпивал свой полтинничек за ужином и уходил в кабинет работать. Иногда он совал дочери рублишко «на булавки», делая заговорщическое лицо, прикладывал палец к губам: «Тсс!» – и ласково трепал Симочку по каштановым волосам: девочка млела от удовольствия. Ей очень хотелось, чтобы будущий супруг был похож на папу – такой же добрый, щедрый, веселый и совсем нестрогий.