- Что разрушит?! Что исправить?! - я пытаюсь встретиться взглядом с отцовским. Но он упорно отводит глаза.
- Она преступница? Изменница? Что?! - не понимаю я. - Если вы расстались из-за ее или твоей измены, почему ваша двадцатидевятилетняя дочь не может это узнать. Папа! Мне не пять лет. Бабушка исправно поддерживала твое нежелание рассказать мне о маме. Бабы Лизы уже нет. Когда-то не будет и тебя, и мамы, и даже меня. Я заслуживаю правды.
- Если бы дело было только в тебе, - тихо говорит отец.
На помощь отцу приходит баба Лиза, из того, своего последнего дня жизни. Эти слова я давно и много раз разобрала на буквы и звуки, на тайные и явные смыслы, на разум и чувства.
"Варюша! Я знаю, тебе долгие годы было больно и непонятно, но папа с Ритой перед тобой ни в чем не виноваты. Придет время, и папа сам тебе все расскажет. Это право папы - рассказать тебе то, что он посчитает нужным. Это большая ответственность - посвятить еще и тебя".
- В ком еще дело? В тебе? В Рите? - забрасываю я внезапно уставшего отца вопросами.
- Варвара! - отец включает функцию "настоящий отец Варвары Михайловны Дымовой".
Роюсь в сумочке. Неужели забыла? Я точно помню, что складывала! Вот она!
- Хорошо. Расскажи, какие слова здесь зачеркнуты, и я от тебя отстану... на время, - шантажирую я отца, положив на разворот книги открытку со Снегурочкой. - Это писала моя мама?
"Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за ... Валентина."
Папа вздрагивает, увидев открытку:
- Откуда?
- Из прошлого, - отвечаю я, внезапно ощутив пронзительную жалость к своему отцу, так долго, полжизни хранящего свою, нет, нашу семейную тайну.
Папа берет открытку, читает ее и поднимает на меня глаза. В них не боль, а страх. Меня пронзает ужасная по своей нелепости мысль: он боится! Мой отец, грозный, сильный, неласковый, может чего-то бояться?
- Папа, - сиплю, от волнения потеряв голос. - А мама... жива?
- Что? - переспрашивает он, оторвавшись от открытки и посмотрев на меня мутными глазами.
- Мама, моя мама жива? - повторяю я, сама испытывая безотчетный страх.
- Конечно, - бормочет отец. - Валентина жива.
- Я могу ее увидеть или услышать? - не отстану, пока хоть чего-нибудь не добьюсь. - Она будет со мной разговаривать?
Отец долго молчит, потом встает, подходит к окну и смотрит на аккуратные Ритины грядки, на которых растет зелень, самая разнообразная, от нежно-салатовой до темно-зеленой.
К нам в комнату заглядывает Рита и, широко улыбаясь, говорит:
- Готово все! Пойдемте к столу.
Поскольку мы не меняем ни поз, ни выражений лиц, мрачных, расстроенных, Рита начинает беспокоиться:
- Миша! Что случилось? Варя?
Мы с отцом поворачиваемся к ней. Папа подходит к Рите и ласково говорит:
- Что может случиться? Варя совершила очередную глупость, а я ее воспитываю.
Чудненько! Только собираюсь возмутиться, как встречаюсь с папиным взглядом, уговаривающим, почти умоляющим. Нервно сглатываю:
- Это для тебя глупость, папа, а для меня умность, - пытаюсь я шутить, приветливо улыбнувшись Рите. - Но ты прав, это не срочно.
- Давайте к столу, - облегченно вздохнув, Рита выходит, и по дому разносится ее крик:
- Маша! Саша! Обедать!
Иду за Ритой к дверям.
- Варя! - зовет меня отец.
Поворачиваюсь. Папа подходит к столу, берет ручку, что-то пишет на старой открытке и протягивает мне:
- Возьми!
Смотрю на открытку. Под именем "Валентина" строгие цифры.
- Это телефон твоей мамы. Позвони.
- И она все объяснит? - спрашиваю я, одурев от неожиданности и счастья.
- Я не знаю, - тихо говорит папа и обнимает меня, крепко прижав к себе. - Но сначала должна решиться она.
Ничего не стало понятнее. Но стало легче и тяжелее одновременно. Теперь боюсь я. Боюсь звонить маме.
Во время обеда отец устроил нам с Мышильдой перекрестный допрос, в одиночку играя роль доброго и злого полицейского, выпытывая последние новости, но узнал только то, что мы с сестрой заранее обговорили в машине. Рита металась от плиты к столу и обратно, подкладывая нам горячее снова и снова.
- Рита! - строго сказал папа. - Прекрати суетиться! Им столько не съесть.
- Спасибо, мама! Спасибо, папа! - Мышильда выползает из-за стола и целует родителей по очереди. - Сил больше нет есть, правда.
- Ой! - опять вскакивает с места Рита. - У меня же мороженое есть, девочки. Хотите?
- Попозже, - стонет Мышильда. - Пойдем погуляем, калории растрясем.
- Столько калорий за одну прогулку не растрясти, - жалуется Сашка. - Придется трехдневный марафон бежать.
Сил гулять у нас действительно нет. Мы берем котенка и уходим в беседку у маленького пруда, мой отец когда-то очистил и облагородил его берега. Пока Машка возится с котенком у самой воды, мы с Сашкой тихо разговариваем и наблюдаем за ними.
- Ты готова к разговору с Максимом? - спрашивает Сашка очень осторожно.
- Не знаю, - так же осторожно отвечаю я. - Он вчера так посмотрел на Вовку, словно сдался. А на меня не взглянул, так, мазнул взглядом.