Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ)

Максим подносит мое сердце к своему лицу и начинает согревать своим дыханием. Раз, два... Секунды ползут, стекая с операционного стола на плиточный мозаичный пол. Максим встречается со мной взглядом. На его усталом лице появляется нежная улыбка. Он опускает руки и показывает мне мое сердце: оно нежно-розовое, теперь похожее на большую морскую раковину причудливой формы. Бьется спокойно и ровно.

- Я оставлю его у себя, - говорит мне Максим, складывая мое сердце за лацкан дорогого серого пиджака.

Мне легко, свободно, радостно. Я киваю и тянусь к нему. Максим берет меня на руки и несет из операционной. И я чувствую, как в его груди бьются два сердца. Не одновременно, а как бы вдогонку. Крупными ударами - его, мелкими - мое. И это успокаивает и усыпляет, как звук камертона. Наконец, два сердца начинают биться в унисон.

Максим несет и несет меня по длинному, чистому, ярко освещенному коридору все дальше и дальше. Теперь яркость света не раздражает, а поднимает настроение.

- Я люблю тебя, - говорю я Максиму, встречаясь взглядом с его родными голубыми глазами.

- Нет, это я тебя люблю, - отвечает он совершенно серьезно, крепче прижимая меня к себе.

- Нет - я, - продолжаю я знакомую игру.

- Чем докажешь? - щурится он строго.

- Могу поцеловать!

- Ну, это и я могу, - равнодушно отвечает он, а глаза смеются.

- Но я целуюсь лучше! - рекламирую я себя.

- Проверим? - грозно говорит Максим и ставит меня на ноги.

- Уже проверяем, - шепчу я, притягивая к себе его голову.

Стук сдавленных нашими телами сердец теперь глухой, едва ощутимый.

- Хочешь, я остановлю наши сердца, а потом запущу? - спрашивает Максим.

Резко сажусь на постели. Сон. Глупый сон. Кладу левую ладонь на сердце. Бьется часто, словно я только что пробежала стометровку. Все! Хватит! Вот до чего доводят растравляющие душу воспоминания... Надо же... Голое сердце.

За завтраком я сообщаю своим дачным гостям, что собираюсь в город.

- Мне надо к Михаилу Ароновичу и еще к одному человеку, - твердо говорю я и смело добавляю. - Дел в городе много.

- Помощь нужна? - с наслаждением вдыхая аромат свежесваренного Сашкой кофе, спрашивает Лерка.

- Нет, - я решительна, бодра, бескомпромиссна. При свете дня все надуманное начинает приобретать оптимистические черты, пропитываться надеждами.

Михаил Аронович аж светится от счастья, кудахчет вокруг меня, наливая чай и раскладывая по хрустальным розеточкам густое темное вишневое варенье.

- Осмелюсь спросить, Варвара Михайловна, выполнили ли вы мою просьбу? - деликатно спрашивает старик.

- Да, - честно говорю я. - Я даже старалась.

- Спасибо, верю-верю, - кивает врач и довольно улыбается.

- Готова ко второму конверту! - докладываю я Михаилу Ароновичу, с трудом допивая третью чашку чая и чувствуя себя беременной мышью.

- Вот и чудненько, просто превосходно! - потирает руки в предвкушении старый друг. - Всенепременно! Но сначала полюбуйтесь на мою новинку. На столе передо мной появляется новая фарфоровая фигурка.

- Ломоносовский фарфоровый завод, - докладывает Михаил Аронович. - Школьница.

Милая девочка в коричневом форменном платье и белом фартуке с портфелем в руках. Русые косы собраны в баранки и схвачены красными ленточками.

- Прелесть! - искренне говорю я и достаю подаренную девчонками коробку в горошек. - А у меня какой сюрприз!

Михаил Аронович ошалевшим взглядом смотрит то на меня, то на "Влюбленную пару".

- Немецкий. Начало девятнадцатого века, - гордо говорю я и мягко добавляю. - Возьмете меня в свою компанию вторым коллекционером?

На глазах старика появляются слезы, которые мгновенно вызывают першение в моем горле.

- Лизонька была бы счастлива, - шепчет он. - Почту за честь!

Чтобы не расплакаться, в который раз ощутив горечь страшной для нас двоих потери, весело добавляю:

- Подопытная готова к продолжению эксперимента!

- Ну что вы, Варенька! - сопротивляется старик. - Никаких экспериментов. Это называется терапия.

- Давайте вашу терапию, - шмыгаю я носом.

Вот в моих руках второй конверт.

- Ваш совет не помог. Чем чаще и больше я вспоминала, тем обиднее мне было. Я хочу вычеркнуть его из своей жизни, своих воспоминаний и своих снов. Я боюсь возненавидеть, - констатирую я. - Можно открывать?

Михаил Аронович смотрит на меня потрясенно, как будто не верит своим ушам, растерянно кивает.

Еще один пожелтевший от времени листок с каллиграфически, идеально написанными словами: "Печаль превратилась в злость. Любовь становится ненавистью".

- И что не так? - спрашиваю, сама потрясенная полным совпадением. - Разве я сказала только что не об этом? Вы опять выиграли.

- Бог с ним... с выигрышем, - бормочет по-прежнему удивленный старик. - Я был уверен... Вы за эти дни разве не виделись с Максимом?

- Виделись, - неинтеллигентно плюхаюсь на диван. - Это только раздражает.

- Поговорили? - с надеждой в голосе спрашивает Михаил Аронович.

- Вряд ли это можно назвать разговором, скорее так, последние реплики в этом спектакле. Хотя последние будут не в этих декорациях, - тут же поправляю я себя.