Вернуть отправителю

Третьим приходил один из докторов. Конечно, ни Главный Врач, мрачный кабинет которого находился в дальнем конце общего коридора, а простой специалист по психиатрии. Они задавали вопросы, заставляли проходить тесты и что-то непрерывно чиркали в своих планшетах, сурово нахмурив брови. Добиться от них хоть какой-то информации Клеменсу так и не удалось. Он несколько раз за последнее время интересовался историей своей болезни, прогрессом лечения, но так и не получил никакого ответа. Тогда Клеменс прекратил попытки и стал ждать. Как обмолвился один из докторов, такой информацией владеет только Главный Врач, а к нему можно попасть только через распоряжение – документ огромной важности, получения которого больные жаждали и боялись.

Что такое это пресловутое распоряжение не знал ни один из них. А тех, кто становился счастливым обладателем этой важной бумаги, спросить было уже нельзя – их больше никто никогда не видел, а попытки разузнать об их судьбе у медперсонала заканчивались отправкой на минус первый этаж, где содержались, как ходили слухи, тяжелобольные, в своих одиночных карцерах. В подвале, как называли больные это место между собой, Клеменс никогда не был, и не желал узнавать, что там происходит на своей шкуре. Хватало разговоров среди пациентов о нечеловеческих опытах и чудовищных экспериментах, которые проводили над несчастными, оказавшимися там. Клеменс хоть и не слишком доверял этим слухам, но и не мог считать их бредом. Может быть, его рассудок и поврежден, но все же, не на столько, чтобы так рисковать.

Последним посетителем палат был Охранник, совершающий утренний и ночной обходы. Он проверял насколько прочно закрыты замки и все ли больные на местах – не слишком сложная работа. Не смотря на долгий срок лечения, Клеменс никогда не мог запомнить его имени. Впрочем, память в последнее время постоянно подводила его.

Когда за дверью раздался лязг железного запора, Клеменс уже сидел за своим маленьким письменным столиком, держа в руках уже заклеенный конверт с письмом. Работу он закончил около часа назад, но никак не мог заставить себя вернуться в пропахшую потом и сыростью жесткую кровать. Он поднял взгляд на вошедшую медсестру и кивнул головой в знак приветствия. Вертевшийся в голове вопрос так и норовил сорваться с языка. Клеменс поднялся, прижимая к груди письмо, коротко взглянул на девушку.

– Доброе утро, – произнес он хрипло, – Если можно, я хотел бы узнать…

– Все вопросы к доктору, герр Тиштель, – холодно отозвалась медсестра, – Вы же знаете, мы не уполномочены…

– Один вопрос. Всего один. Мориц Циглер… Он получил распоряжение. Его перевели из лечебницы?

– Герр Циглер был выписан из лечебницы, Клеменс, – понизив голос ответила девушка, окинув его взглядом, – Это все, что известно мне, и то, что нужно знать вам. Понимаете?

– Понимаю, – тихо ответил Клеменс, а спустя секунду добавил, – Это все, что я хотел знать. Спасибо.

***

Каждое утро в лечебнице начиналось с приема лекарств. Клеменс не знал их названий, не разбирался в дозировках, не понимал длительности курса, но покорно принимал таблетки, капсулы, драже и порошки, запивая их несколькими глотками безвкусной воды ежедневно. Какое действие они оказывали на его неокрепший разум, он не представлял, да и не чувствовал разницы. В любом случае, прием медикаментов был необходим, если не хочешь оказаться на минус первом этаже, среди настоящих безумцев – очень суровая, но действенная мера пресечения. Он проглотил красную пилюлю, поморщился и вернул пустой стакан девушке.

Каждодневный моцион завершен, можно было выходить в общий зал. Здесь больные занимались своими делами, читали, общались, даже смотрели бесконечные религиозные передачи, от которых Клеменсу сводило скулы.

Сколько пациентов находится в лечебнице, Клеменс мог сказать только относительно: мужское отделение включало плюс-минус двадцать человек. Как объяснили доктора, когда Клеменс оказался здесь впервые, за решетчатым забором с южной стороны находится женское отделение, с запада – детское. В центре двора – старый заросший сад. Никаких контактов с больными противоположного пола. Когда такое говорили врачи, пациентам приходилось верить на слово: общие прогулки были строго под запретом, а попытки пробраться на соседнюю территорию карались жестоко и беспромедлительно. Слухов про соседние здания было множество, но фактов было преступно мало. Верить россказням сумасшедших Клеменс не привык, а после и вовсе, махнул на эту тему рукой. Все, что оставалось у него это его палата с голубыми стенами, да письма, скрупулезно и старательно написанные на листе белой бумаги. Все остальное находилось на грани объективной реальности, и переставало существовать.