Вернуться, чтобы уйти

Ольгин смотрел на битву, которую демонстрировали на экране участникам антиэкстремистской встречи, как профессионал. Все его симпатии были, конечно, на стороне полицейских. Он слишком хорошо знал, каково это — стоять против обезумевшей от злобы толпы, которая ненавидит тебя до умопомрачения и, будь ее воля, разорвала бы тебя на кровавые куски… И еще он видел, что полицейские тут заложники политики — они связаны приказом быть максимально осторожными, чтобы их нельзя было обвинить в неоправданной жестокости или неоправданном применении силы. Они вообще выглядели пришельцами иных миров и времен в своих черных рыцарских доспехах и шлемах с прозрачными забралами. То ли космонавты из будущего, то ли крестоносцы из сумрачного Средневековья. «Кому что нравится, — подумал Ольгин. — Либо так будет выглядеть надвигающееся будущее, либо все стремительно и неумолимо возвращается в прошлое. И попробуй отыскать между ними много различий…»

Площадь на экране теперь была освещена ярко, как сцена. И уже на другой улице, выходящей на нее, появился еще один скутер с двумя седоками в масках. Маневр был все тот же — скутер выскочил за спинами полицейских и на секунду остановился. Правда, теперь, эти партизаны были без дробовика, но зато в руках у сидящего сзади были две бутылки. Он тут же швырнул их в полицейских. На сей раз им повезло — бутылки не долетели и разбились об автобус, который тут же вспыхнул, как спичечный коробок. Если бы зажигательная смесь попала на полицейских, никакие доспехи не помогли бы…

Потом красивая дикторша строгим голосом доложила, что большинство участников беспорядков — подростки из неблагополучных районов, в основном, дети иммигрантов из Африки и арабских стран. Но проблему нельзя назвать этнической и расовой. «Эти подростки выходят протестовать не против других национальностей, а против государства вообще! Они не признают его власть, разрушают все, что символизирует государство. Они нападают даже на пожарных!.. Но главный объект их ненависти — полиция. Власти недооценивают непонимание, существующее между национальными меньшинствами и полицией…» Затем министр юстиции, заявил, что «беспорядки носят организованный характер. В происходящем видна организованность, присутствуют стратегия и гибкая тактика. Если бы я был в состоянии ответить на вопрос, кем они организуются, то эти люди уже сидели бы в тюрьме. Способы действия этих организованных банд неоспоримо указывают на наличие координации между ними…»

Во время обсуждения увиденного Ольгин несколько раз вспомнил Карагодина. Отчаявшийся спецназовец, униженный и оскорбленный, вполне мог оказаться среди организаторов таких банд. Несколько раз он набирал номер Карагодина, но телефон не отвечал.

Окраина Парижа в этот послеобеденный час была пустынна. Карагодин и Тарас остановились у обычной многоэтажки, достали из багажника машины тяжелый баул и вошли в обшарпанный, разгромленный подъезд. Поднялись в ободранном лифте на пятый этаж. У Тараса был с собой ключ от нужной квартиры.

Они вошли в запущенное помещение, больше всего похожее на притон, и Тарас тут же ринулся в туалет. Пока оттуда доносились какие-то мерзкие звуки, словно его там застукала парочка геев, Карагодин обследовал баул. Как он и ожидал, в нем было несколько помповых ружей, пара пистолетов и патроны.

Выбравшись из туалета, Тарас бросился к телефону договариваться о встрече с теми, кому предназначались «подарки». Через полчаса появилось потное, липкое, жирное чудовище, именуемое, как сообщил Тарас, Вепрем и явно гордящееся своей кликухой. Громила был явно обдолбанный, под кайфом.

Огромный, толстый, с глазами, подернутыми наркотической поволокой и мокрой нижней губой, отвисшей до самого подбородка. Слава богу, он притащился один.

Вепрь рухнул в кресло, достал из баула, который ему услужливо пододвинул Тарас, ружье и удовлетворенно хмыкнул.

— Сегодня мы им покажем, — зловеще сказал он. — Сегодня эти французские придурки у нас узнают, что к чему. Зажравшиеся кретины!

— Кто? — не выдержал Карагодин.

Вепрь лениво посмотрел на него полуприкрытыми глазами:

— Полицейские. А кто же еще! И этот их вонючий президент. Он назвал нас мерзостью, швалью. Теперь он ответит за свои слова. Он будет ползать перед нами на коленях, а я буду ссать ему в лицо!

Морда Вепря расплылась в гнусной ухмылке:

— И эта шлюха, его жена, она тоже свое получит.

Он схватил своей волосатой пятерней собственные вонючие причиндалы между ног и, несколько раз мерзко дернувшись, показал, как именно получит жена президента.

Тарас, явно обделавшийся от страха перед этим обдолбанным злобным животным, попытался понимающе улыбнуться.

А Вепрь схватил ружье, прицелился в окно и сладостно сказал:

— Бах, и нет полицейского!

А потом пропел: «Настоящий парень должен убить полицейского! Убей его — и тогда ты крутой!» Эту песню в исполнении очень популярной группы Карагодин слышал уже не раз, ее даже как-то крутили по радио.

Вепрь вдруг уставился на Карагодина:

— А ты не француз? Хотя смахиваешь на французскую собаку.

— Нет, мы не французы, — подобострастно проблеял Тарас.