Вернуться домой

— Да нет, конечно, — не задумываясь, выпалила фрау Шефер, — ничего не изменилось. Друзей и подруг у нее и так практически нет. И кто это будет куда-то ее приглашать? — женщина вдруг замялась.

— Все же постарайтесь вспомнить, — нажал я, — даже какие-нибудь мелкие эпизоды...

Фрау Шефер пожала плечами.

— Две недели назад приходил какой-то тип. Но это не имеет отношения к делу!

— Возможно, не имеет, — согласился я, — но все же для очистки совести... что за тип, о чем он говорил с вами?

Фрау Шефер чуть прищурилась, задумалась.

— А ведь вы, может быть, и правы — как знать, может, наводчик? Посланный мамашей. Уж больно все это странно выглядело. Представьте, заявился мужчина, вполне приличный на вид, ухоженный. Высокий такой.

— Иностранец?

— Нет, я уверена, что он немец. Абсолютно уверена. Ни малейшего акцента, и внешность, знаете... мне даже кажется, что он откуда-то прямо из наших мест. Узнаваемые черты. Вот вы даже на него, например, похожи. Только он выше ростом, и волосы светлее, чем у вас. Не знаю, странно все это! Представьте, он заявил, что Лаура выиграла какой-то конкурс. Они в школе проводили систему тестов, и Лаура оказалась победительницей. И теперь он предлагает ей стипендию и обучение в колледже в Америке. Очень известный колледж, и стипендия, и все условия такие, что слюнки текут. Но...

— Вы считаете, что это неправда? Лаура вообще могла выиграть конкурс?

— Училась... учится она хорошо, — признала, словно нехотя, Жанин Шефер, — могла. Но дело же не в этом! Вдруг ни с того, ни с сего вот так явился... Он представлял фонд... подождите, как же он называется. У меня был проспект, но я его выкинула. Фонд "Фьючер". Будущее. Собирают одаренных детей со всего мира, обещают им блестящую будущность. Конечно, мы с Хайнцем решительно заявили "нет"...

— Простите... а почему? — не выдержал я, — раз девочка хорошо учится...

Фрау Шефер тут же смерила меня уничтожающим взглядом, и я прикусил язык. Так, прокол.

— У вас нет детей, молодой человек, — заметила она, — вы этого не понимаете. Как можно отправить трудного подростка, который и под нашим-то контролем, и с нашими колоссальными усилиями и поддержкой еле справляется с жизнью — отправить вдруг за тысячи километров, да и вообще связываться с каким-то сомнительным, никому неизвестным зарубежным фондом... Он, вероятно, думал, что мы не в своем уме!

— Да, простите, вы, конечно же, правы, — поспешил я исправить оплошность.

— Впрочем, это не имеет никакого отношения к делу!

— Да, и все же, как вы сказали, этот человек мог быть наводчиком! Поэтому было бы неплохо, если бы вы вспомнили о нем еще что-нибудь. И конечно, очень жаль, что проспекта уже нет... макулатуру уже собирали?

Мы с фрау Шефер выяснили, что проспект утерян безнадежно, и сказать что-нибудь еще о подозрительном американском немце она не может. Затем мы обсудили еще некоторые технические — и финансовые — детали задания, и я наконец позволил себе завершить рабочий день.

Я завел мотор крошки-Ниссана, опустил стекла и отключил искусственный климат — грешно в такой чудный весенний вечер вдыхать кондиционированную мерзость. Спина моя взмокла от пота. С чего бы это? Кирпичи не таскал, по крышам не бегал. Хватило общения с железобетонной леди, такие меня обычно утомляют. Не лучшее качество для частного детектива.

Хорошо, что удалось убедить даму дать мне хоть неделю-другую на расследование здесь, а не прямо завтра отправляться в Сибирь. Мне ведь еще два дела надо закруглить, прежде чем отправляться на поиски приключений.

Между делом мы осмотрели комнату Лауры, и я смог сразу получить от фрау Шефер медицинские и психологические документы Лауры и даже письменное разрешение на получение информации о девочке от педагогов и прочих замешанных в деле воспитания лиц. Словом, все получилось не так уж плохо, шансы есть.

Я нажал кнопку плеера, и в машине раздались быстрые разбеги четвертой сонаты Бетховена. Люблю это дело — успокаивает. И надо же как-то собраться с мыслями. Я не Шерлок Холмс, прежде всего потому, что никакого Уотсона у меня нет. Не Беату же считать Уотсоном.

1945 год. Шамбала, Анку Виллара

Он плохо помнил первые дни. Свет, струящийся меж деревянных балок купола. Золотисто-свежая древесина. Женщина с глазами цвета грецкого ореха, женщина, которую звали Инти. Она чаще всего сидела рядом с ним, и просыпаясь, он встречал ее взгляд — непонятный, внимательный.

Ему прооперировали руку, и рука была в гипсе. Он был еще очень слаб. Сначала Инти кормила его бульоном с ложки. Потом ему стали давать кашку. Кушанья были необычные, он никогда такого не пробовал, но это его не удивляло.