Вернуться домой

— Нам это безразлично. У нас же нет сельского хозяйства, которое бы зависело от климата и почвы.

— Как эта имата, еще раз, называется?

— Лаккамири.

— Подожди... сейчас соображу... Лакка — земля, это ясно. Мири... Камири... богатая?

— Да, богатая земля, Лаккамири. Ты здорово соображаешь в языках! Выучишь ару за пару дней, точно.

К вечеру они подъехали близко к имата, по компасу, и тогда Анквилла стал посылать запросы по радио. Вскоре пришел ответ, и лан-генератор перешел в режим мерцания, так что они смогли увидеть имата — торчащую над деревьями верхушку пирамиды, и нырнуть под поле.

Анквилла всегда очень любил этот момент приближения, когда подходишь к имата на лошади или пешком, или на других наземных средствах передвижения. Лаккамири раскинулась на холме, и они ехали теперь по широкой дороге, идущей к воротам города — лан-поле накрывало имата с большим запасом, чтобы не приходилось выходить из-под его защиты, если хочется погулять в тайге.

Вначале ты видишь только верхушку пирамиды — энергостанции. Теперь их строят из железобетонных плит, но посторонний глаз был бы поражен сходством этой модели с египетской или мексиканской. Каменный исполин открывается все больше, и вот на очередном повороте ты уже видишь под ним аруапу — центральную площадь, и вокруг — спираль построек, веселые башенки, здесь их часто делают в русском стиле, пестреют и золотятся луковки над крышами домов, в зелени садов тонут синие и белые купола. Неспешно течет по садам общая для всех река, Верхний поток, впадающий под холмом в широкое синее озеро, по-северному спокойное и светлое.

А потом до тебя доносятся звуки — звонкий лай собак, крики играющих ребятишек. Задумчивый пересвист флейт. Плеск реки. Грудной женский голос, поющий старинную песню в саду. Взрев мотора где-то в мастерских, стук и грохот строительства на окраине. Чья-то импровизация на скрипке. Плач младенца. Радостная какафония весеннего вечера. Ты уже не видишь города, он слишком близко, его не разглядеть — зато на дороге возникают резные деревянные ворота — они ничего не закрывают, вокруг Лаккамири не построено стен, кроме лан-поля; эти ворота — просто арка, для красоты, они всегда открыты. Они приглашают. И там, за воротами, получившие твой сигнал, уже ждут близкие. Они не бегут навстречу — они просто стоят и ждут.

И ты въезжаешь в город.

10 июня 2010 года. Хаден. Клаус Оттерсбах, частный детектив.

Я вернулся из России довольно быстро.

Там мне пришлось пережить неприятные моменты. Группа поддержки ждала всю ночь, и всю ночь я мирно спал совершенно без сновидений. Впрочем, они решили, что я потерял сознание. Но медицинское обследование не дало результатов — повреждений на мне не было. На вопрос, как вышел подозреваемый из комнаты, я ответил, что несомненно, этот человек владеет гипнозом. Он и на меня воздействовал.

На следующее утро кто-то занес мне в номер конверт — в конверте оказалось российское свидетельство о смерти ребенка Лауры Шефер в больнице после автокатастрофы и временное российское же удостоверение личности девочки. Подумав, я решил не просвещать русскую полицию — они все равно не искали Лауру, она не русская подданная даже, им нет особой разницы. А в отношении меня Алиса с Анквиллой обещание исполнили.

Два дня я еще пытался найти их в городе — но совершенно безрезультатно. Они бесследно исчезли. В поисках мне помогала Ирина Соловьева, и в результате я чуть было не женился на ней, но мне удалось счастливо этого избежать. Ирина была разочарована.

Я вернулся в Хаден. Перевел официально свидетельство о смерти Лауры и со скорбным видом вручил Шеферше. Та с трудом, но сумела скрыть радость и облегчение. Дело было с моей стороны закрыто. Полиция, насколько я знаю, еще долго возилась, пытаясь что-то понять в гибели Шефера — но и они в итоге сдались.

Дело Макса тоже закрыли, списав на несчастный случай на работе. Он был хорошо застрахован, так что семья его прилично обогатилась и кажется, даже приобрела собственный дом на эти деньги.

Я получил от Шеферши приличный гонорар. На эти деньги я купил Киксу дерево для сточки когтей и выплатил остаток долга за "Ниссан". Я поговорил с Беатой по телефону напоследок — по-моему, она не очень расстроилась. И съездил с Джессикой на концерт Врачей. Но Джессика уже завела нового парня. Я тоже не очень расстроился по этому поводу.

Остаток гонорара я потрачу на туристическую поездку. Мне только нужно закончить еще два новых дела: одно по выяснению, куда внук девал деньги, которые ему дала бабушка на обзаведение машиной; второе — определить, спит ли хозяин крупной фирмы с секретаршей, или же отношения между ними чисто деловые (заказчица — жена хозяина). Словом, все как обычно.

Иногда по вечерам мне становится очень тоскливо. Я вспоминаю Анквиллу. Вернера Оттерсбаха. Я все хочу порасспрашивать о нем отца, но что он знает? Все то же — да, был у него дядя, умер во время войны.

Может быть, им просто стыдно рассказывать о Вернере?