Вернуться домой

Не могу сказать, что сплошь и рядом, но достаточно часто приходилось сталкиваться с такими вещами. Подходит такой посетитель к стенду. Отлично видит и понимает, что стенд российский. Слышит, что сотрудники говорят на русском. И начинает с тобой говорить, к примеру, на немецком языке. Да на таком немецком, что с души воротит. До сих пор не понимаю, что они этим хотят продемонстрировать? Что они уже стали немцами-европейцами, а мы еще там — на другой стороне «бугра»?

Эта категория людей, как правило, не являлась потенциальными покупателями. Частенько приходилось «осаживать» подобную публику. Отвечал на немецком, а иногда слегка дерзил. Спрашивал:

— А что, русский язык уже забыли?

Кто-то, стушевавшись, переходил на русский. Но встречались и такие экземпляры. Цедили сквозь зубы: «Да, уже забыл» или «Стараюсь забыть».

Вот подобным я дерзил уже по полной программе:

— Что, русский забыл, а немецкий еще не выучил? А все туда же: я немец-европеец. Вон стоит баварец, иди ему расскажи, что ты тоже немец. Посмеши человека.

После такого «настоящий немец» отскакивал от стенда как ошпаренный.

Этот же француз заставил меня сильно засомневаться. Но, в конце концов, я решился. Была, не была, если что — извиниться по-французски смогу.

Шагнул в его сторону. Он повернул голову. Встретились глазами. Спросил:

— Вам что-нибудь показать с нашего стенда?

Смотрим в глаза друг другу. Его стали жесткими, больше стало металлического оттенка. Он тихо спросил по-французски: «Парле франсе?»

У меня в голове мелькнуло: «Неужели ошибся?» Но решил идти до конца. «Я-то не «парле», но и вы, мне кажется, не француз».

И опять глаза в глаза. Но вот темная шторка с его глаз вдруг спала, губы изогнулись в слабой улыбке. Он тихо сказал: «Почему вы так уверены, что я русский? Я действительно француз».

— Ну и хорошо, мне это без разницы. Главное, что вы понимаете и говорите по-русски. Если хотите, объясню, как я это определил. Давайте, заходите. Сядем за стол, и я вам все объясню.

Прошли в наш «закуток», сели. Отрезал горбушку хлеба, придвинул солонку. Он улыбался, а глаза стали просто серыми. Кивнул ему:

— Давайте, солите сами, а то я не знаю, как вам. Пересолю еще.

Достал из холодильника две помидорины, початую бутылку водки, рюмки. Пока я все доставал, резал помидоры, он уже навернул половину горбушки. Наполнил рюмки, одну пододвинул ему.

Взяв рюмку в левую руку, правую протянул ему:

— Ну что, давайте знакомиться?

Он встал. Пожали руки.

— Николай, — сказал «француз».

Выпили, занюхали «черняшкой», закусили помидором. Я кивнул на буханку черного хлеба:

— Вот по ней я и определил, что Вы русский.

Он удивленно дернул бровями:

— Как это?

Пришлось рассказать, как я невольно наблюдал за ним издалека. Он ухмыльнулся:

— Это ж надо, так проколоться. Действительно, вспомнился запах и вкус корочки черного хлеба, чуть слюной не захлебнулся. Давно уже не ел его.

Вольно или невольно он сам подтолкнул меня на первый вопрос:

— Давно уже здесь, в Париже?

Слегка задумавшись, формулируя обтекаемый ответ, Николай сказал:

— В Париже недавно, всего второй год пошел, а вообще, уже давно.

За этой фразой — «вообще уже давно» — стояло, видно, многое. Но расскажет ли? Торопить и подталкивать его на рассказ о себе нельзя. Передо мной сидел явно не рубаха-парень. Как бы подтверждая это, он начал задавать вопросы сам. Его интересовало, что и как происходит в сегодняшней России. Было ясно, что газеты он читает, телевизор смотрит. Слушал внимательно, молча, только изредка задавал вопросы, уточнял. Николай явно сопоставлял информацию, полученную от меня, с той, что он имел из французских источников. И просеивал сквозь мелкое «сито». Слушая о «лихих девяностых», о разгуле бандитизма и волне мигрантов из Закавказья, пытающихся установить свои порядки в России, только вставил: «Значит, все же расцвело?!»

Из этой фразы стало ясно, что человек уехал из страны во второй половине восьмидесятых. Выбрав паузу в моем рассказе, сказал:

— Когда я уезжал — это только начиналось. Это вы все рассказываете про Питер и Москву, а что же происходит в глубинке?

Ну вот, чуть-чуть приоткрылся. Ясно, что парень перебрался за «бугор» не из столиц. Ответил ему:

— Там полный мрак, каждый бьется за себя как может. Далеко никто не заглядывает, главное — выжить.

Николай смотрел в одну точку, куда-то выше моей головы. Тихо спросил:

— Но ведь не все могут биться… нет умения, сил, средств, некому защитить. Так с ними-то что будет?

Ну и что мне ему отвечать? Молча взял бутылку. Налил еще по одной. Прежде чем чокнуться, сказал:

— Давай вот что. Хоть ты и младше меня, но не настолько, чтобы выкать мне. Переходим на «ты», так будет проще. Тем более что рюмки в руках. Согласен?

Он засмеялся:

— Конечно, согласен.

Выпили. Я повернулся к холодильнику, открыл дверцу, хотел достать еще что-то на закуску, проворчал:

— Хорош хозяин. На закусь — черный хлеб и помидоры, подумаешь еще, что у нас есть нечего.

Николай замычал набитым ртом, замахал руками. Проглотив, сказал:

— Не придумывай, мне ничего не надо. И рюмка эта последняя, я ведь за рулем.