Вернуться домой

— Если ты не возражаешь, конечно?

После небольшой паузы добавил: «Мне и самому уже надоело носить все в себе, вот тебе и выплесну».

Не могу сказать, что этот парень видел меня насквозь, но тут он угадал мое желание на все сто. Попытался изобразить не очень острую заинтересованность, тем более что человек сам признался — уже невмоготу носить в себе что-то.

— Почему я должен возражать, посидим, выпьем, что расскажешь, то и расскажешь.

Освободившийся гарсон уже направлялся к нашему столику, на ходу доставая из большого кармана на переднике блокнот. Усмехаясь, Николай протянул мне ресторанное меню со словами:

— Выбирай!

— Что, издеваешься?

Он засмеялся:

— Да ладно тебе, уж и пошутить нельзя. Давай определяться, что будем брать на закусь.

Гарсон уже стоял у стола. Улыбаясь во всю физиономию, поздоровался. Я улыбнулся ему и, слегка кивнув, ответил на приветствие. Николай делал вид, что в упор не замечает его, что-то выискивал в меню. Повернулся ко мне, спросил:

— Ты как к морепродуктам относишься?

— Нормально, но только креветки и рыба. Ко всем остальным изыскам, не очень. Не потому, что не пробовал, а потому, что надо уметь управляться с ними, например, с устрицами.

Николай сквозь смех:

— Ты знаешь, я с ними тоже намаялся, но потом освоил. Предлагаю сделать так: возьмем рыбное ассорти с креветками. Зелени всякой, рыбки красной немного. Это для разгона, а потом добавим, если что.

Резко повернулся к гарсону и начал делать заказ. Я поразился его тону. В нем не было снобизма или — еще хуже — презрения. Это был жесткий безапелляционный диктат. Диктат силы. Николай протянул ему свой пакет и, что-то объясняя, одновременно достал из внутреннего кармана бумажник. Выудил из него купюру в пятьдесят франков и сунул ее гарсону в карман передника. Лицо работника слегка изменилось, но не при виде купюры. Принимая пакет, он успел заглянуть в него. Увиденное его не только удивило, но и вызвало уважение, граничащее с подобострастием. Выслушав Николая, он не просто кивнул, а почти поклонился и быстро направился к барной стойке.

— Ты что ему там передал, бутылку или портативную атомную бомбу? У бедного парня брови на лоб полезли.

— Не беспокойся — бутылку. А этот черт, видно, неплохо в них разбирается, если ты говоришь, что на лоб полезли. Бутылки-то разные бывают. Да ты не спеши, все по порядку расскажу.

Тем временем гарсон подошел к бармену, передал ему пакет и что-то сказал. Заглянув в пакет, бармен бросил в нашу сторону взгляд и ушел в подсобное помещение. Вернулся через пару минут и поставил на стойку стеклянный кувшин, наполненный более чем на половину темной жидкостью. В таких кувшинах во Франции подают на стол обычную холодную воду для разбавления вина. Мы с Николаем закурили. После первой затяжки он произнес:

— Можешь верить или нет, мне это без разницы. Но общение на русском языке я позволяю себе только по субботам. В этот день я еду в Сен-Женевьев-де-Буа и работаю на старом русском кладбище. Что дьяк или настоятель скажут, то и делаю. Убираю мусор, белю, мажу, крашу. Вот с ними и общаюсь. Слава Богу, они пока ко мне в душу не лезут. Так что ты первый из посторонних, с кем я за последние годы говорю на родном языке.

Ну, парень дает… Я не выдержал, решил подколоть:

— Ну и что мне теперь прикажешь делать? Мне надо напыжиться, расправить грудь, проникнуться чувством гордости за оказанную мне честь? Только учти: я тоже не собираюсь лезть тебе в душу. Мы просто сидим, разговариваем, выпиваем. Ты мне ничем не обязан, надеюсь — и я тебе.

В глазах Николая мелькнула легкая растерянность:

— Да ладно тебе, не обижайся. Извини ради бога. Я, видно, разучился формулировать свои мысли на нормальном русском.

— Но и на французском языке ты, похоже, себя вежливостью не перегружаешь. Я же слышал, как ты в приказном порядке общался с гарсоном.

Губы Николая скривились в ухмылке.

— Перед ним я не собираюсь извиняться, я знаю, на каком языке с ними надо говорить.

В этот момент гарсон как раз и подходил к нашему столу. Поставил на стол наш заказ, протянул руку к кувшину, желая разлить коньяк по бокалам. На этот раз Николай позволил себе тихое «мерси», жестом освободив его от этой обязанности. Пожелав приятного аппетита, алжирец удалился к барной стойке. Разливать напиток взялся Николай со словами:

— Начнет тут сейчас плескать на донышко! Надеюсь, мы с тобой не будем корчить из себя особых ценителей и дегустаторов. Я-то знаю, что коньяк отличный, думаю, ты подтвердишь.

Плеснул в бокалы примерно на одну треть. Цедить не стали, выпили двумя крупными глотками. Ни до, ни после мне уже не доводилось пробовать что-либо подобное. Ароматная, слегка тягучая жидкость была великолепна. Откинувшись на спинку кресла и улыбнувшись, Николай спросил:

— Ну, и как?

— Да что тут говорить, хорош! Хорош коньяк! Интересно, сколько лет выдержки в нем?

— Сколько, не знаю, но то, что более десяти — это точно.

— Ну, тогда это не из твоих фамильных погребов, — пошутил я.

Николай усмехнулся:

— Давай наливай по второй, про коньяк расскажу коротко, чтобы уже не возвращаться к этой теме.