Вернуться домой

Они столетиями живут на своей земле. Именно на своей. Нас-то от этого отучили. У тех, у кого она была, так руки отбили, что даже внуки боятся думать о своей земле. Разобрались со всеми — кого к стенке, кого в лагеря, кого на дикие земли. Весь народ заставили ходить строем и в колоннах демонстрантов. Все стали пролетариями и колхозниками. Ну и разбавили массы тонкой прослойкой неуважаемой интеллигенции. Вот и готово новое общество. Руководи им, как хочешь. Поруководили вволю, от души! А души-то разные бывают. Спохватились через десятилетия, когда в стране повсеместно пусто на прилавках стало. Поняли, что еще чуть-чуть, и народ с кольями пойдет на Кремль. Ослабили удавку. Но десятилетия-то потеряны. Попробуй теперь людей приучить к земле, привить уверенность, что она теперь твоя. Сколько на это поколений потребуется? Три-четыре, если не больше. Страх-то по наследству передавался, почти на генном уровне. Долго еще будем жевать заморские окорочка и аргентинскую говядину.

Поднялись в зал. Нас действительно уже заждались. Артур недовольно пробурчал, что все уже остывает, а мы бродим где-то. Анри ехидно пояснил ему: «Должен же отец показать гостю фамильные ценности». Старик приструнил его: «Все правильно, ничего плохого в этом нет, но можно было и побыстрей». Шарль промолчал.

Огромный, массивный стол был застелен белой скатертью. Сервирован на четверых человек с одного конца. Смотрелось странновато. Огромный стол, огромный зал и мы — четыре мужика за столом. Артур с ноткой печали в голосе пояснил, понимая, что я почувствовал.

— Этот стол — ровесник стенам. Помню времена, когда за ним, слегка толкаясь, усаживались все члены семьи. А еще раньше, говорят, даже приходилось тесниться.

Ставя бутылки на стол, Шарль горько пошутил:

— А сейчас мы будем пьянствовать, и еще место остается — хоть в настольный теннис играй.

Скосил глаза в сторону сына. Тот моментально ощетинился:

— Опять я виноват?

— Виноват ты, не виноват, но пора бы уже и семьей обзавестись, — пробурчал отец.

Николай слегка задумался, затем продолжил.

Набрались мы тогда прилично. Все, кроме Артура. Под конец даже горланили какие-то песни, спели нашу «Катюшу». Артур классно подпевал. Оказывается, во время войны в их отряде воевало несколько русских, бежавших из лагерей. Вот они и научили его этой песне. Теперь он ее и вспомнил. Расчувствовался старик, прослезился. Потом разводил нас по комнатам на ночлег. Коньячок-то знатный: голова вроде соображает, а ноги не идут.

В этот момент раздался резкий, настойчивый зуммер мобильного телефона. В те годы телефоны были еще массивными, тяжелыми, и в карманах их, как правило, не носили. Николай извинился. Резко встал и, не дожидаясь повторного звонка, достал из внутреннего кармана пиджака сравнительно небольшой телефон. Отошел от стола. Слегка выдвинул тонкую антенну. Я слышал, что есть телефоны спутниковой связи, но видеть их не доводилось. Похоже, это как раз тот случай. Ничего себе! Парень, похоже, не так прост, как хочет показаться. Подобными «игрушками» в те годы кто попало не владел. Разговаривал, повернувшись спиной к столу. Буквально пара фраз — и задвинул антенну, сунул телефон в карман. Вернулся и сел за стол.

— Спутниковый?

— Да. Это по работе. Командировка у меня образовывается.

Спросил:

— До какого числа вы здесь, на ярмарке?

Ответил ему. Он молча прикинул в уме.

— Успею еще вернуться на два последних дня.

Пришлось объяснить, что последний день будет суматошным. Поговорить можно будет только в первой половине дня. Примерно после пятнадцати часов уже потихоньку начнем укладываться. Буду помогать сотрудницам, там уже не поговоришь. Чуть дернув кистью руки, Николай бросил взгляд на часы.

— Торопишься?

— Да не сказал бы, что очень, часок у нас с тобой еще есть. Правда, дома надо кое-что сделать. Утром надо быть в аэропорту. Не люблю оставлять за спиной мелкие проблемы. Это же запад, тут столько бюрократии: не ответишь вовремя на письмо или не позвонишь, потом завалят письмами и запросами. Такой снежный ком накрутится, что взвоешь. Так что лучше не оставлять на потом — замордуют. Ну ладно, давай по последней.

Плеснул из графина по фужерам. Выпили мы уже прилично, не удержался, спросил его:

— Надеюсь, сегодня ты не на машине, тяпнули-то мы с тобой прилично.

Николай прожевал закуску, промокнул губы салфеткой, ответил с улыбкой.

— Не, я по старой российской привычке быть подальше хоть от милиции, хоть от полиции. Ну их к черту — и те, и другие хороши. Конечно, без машины. Такси довезет. Зачем наглеть, тут это может очень дорого обойтись, и не только в плане денег, — кивнул в сторону опустевшего кувшина. — Вот и ладненько, с этим мы управились, теперь надо закончить с рассказом.

Продолжил:

— Проснулся я после той пьянки достаточно рано. На столе стоит графин с соком, в котором плавают нерастаявшие льдинки. На спинке стула махровый халат. Явно Артур постарался. Голова действительно не болит. Выпил сока, накинул халат и выскочил на улицу — в сад.