Вернуться и Вернуть

Занимаю место в трех шагах от противника. Обматываю пальцы левой руки ожерельем чиато – умещаются три витка. Достаточно! Поигрываю бусинами, сдвигая их в одну сторону и уменьшая «свободный ход». Даже если Ригону и успели рассказать, что можно проделать с помощью столь безобидного с виду предмета, как чиато, он все равно не будет готов к моим действиям, потому что не представляет себе пользование на коротких дистанциях таким… длинным оружием. Следовательно, будет стремиться означенную дистанцию сократить, что мне, с одной стороны, и требуется, а с другой – доставит массу… хм, острых ощущений.

Хлопок бича возвестил о начале боя.

Нож Ригона на мгновение остался без опоры, потому что ладонь юноши скользнула вниз – почти нырнула – лезвие двинулось вслед, но опоздало: пальцы сомкнулись на рукояти. Верхним хватом.

Именно так и начинается пресловутый «бой-с-ладони», главная прелесть которого заключается в том, что до самого последнего момента противники не знают, какой стиль изберет каждый из них (и каким будет пользоваться на протяжении всего поединка). Это вносит некоторую пикантность в выяснение отношений, поскольку предпочтительнее и удобнее, все же, ответить на нижний хват – нижним, а на верхний, соответственно, верхним.

Одновременно с поимкой и возвращением ножа на законное место, Ригон сделал шаг вперед, сливая движения в единое целое. Лезвие просвистело у моего горла так близко, что я мог бы сосчитать все волоски на тыльной стороне ладони «коротышки», встопорщившиеся то ли от холода, то ли от азарта смертельной игры.

Отшатываюсь назад и чуть вправо, чтобы уйти от обратного хода ножа. Противник полагает мое отступление либо трусостью, либо слабостью и усиливает натиск, но вторая атака уже встречает на своем пути оборонительные порядки в лице спаренных дуг чиато.

Надо сказать, что плотно приникая друг к другу, бусины образуют очень прочную, в меру упругую структуру, чем-то напоминающую гизору29в сборе, но с большей степенью подвижности. При желании ими можно даже воспользоваться, как дубинкой. В любом случае, для того, чтобы парировать нож, костяшек чиато вполне хватает. Также можно на обратном проходе – когда кулак с лезвием движется слева направо (относительно ее владельца) – выпустить бусины из правой руки и хлестнуть противника по запястью… Что и делаю. Ригон взбешенно фыркает, но я уже подхватил второй конец чиато и вернул дугам прежнюю прочность.

Конечно, ситуация – бесперспективная, прямо скажем. Даже с моей точки зрения, что уж говорить о сторонних наблюдателях, которые замерли вокруг: с тем, что имеется, я атаковать не могу. Места для размаха не хватит, потому что Ригон совершенно благоразумно не позволяет мне отдалиться – я успеваю только отражать удары (точнее, направлять скольжение ножа), но помышлять о нападении… Даже не смею! Вот только парень не замечает, что с каждым разом я набрасываю двойной виток чиато на кисть левой руки, и эти самые витки, плавно сползая с пальцев, уже сплошным наручем покрывают предплечье.

Готова, драгоценная?

«Командуй!…» – бодро отзывается Мантия.

И мы начинаем совместную операцию с кодовым наименованием «Смять и растереть».

Рука Ригона с ножом движется слева направо (теперь уже, если смотреть от меня). Доходит до крайней точки траектории, собирается слегка развернуться и проследовать обратно, но в этот самый миг Мантия язычком Пустоты, как щелчком бича, слизывает до крошечки все поле амулета, отвечающего за ловкость, потому движения юноши теряют былую четкость. Моя левая рука ныряет под нож, фиксирует лезвие, не давая Ригону повернуть кисть, и с легкостью тянет за собой, потому что Мантия уже добралась до амулета силы. Парень раскрывается, но пока не понимает, что происходит, к тому же – надеется на последнего из своих помощников – того, что прячется под камзолом на груди, однако… И «защитник» падает ниц перед Пустотой.

Моя правая рука взлетает по дуге вверх, и костяшки сжатого кулака ломают тонкую перегородку горбатого носа, а локоть – в завершение удара – совсем сдвигает ее на сторону.

И гроздь пурпурных капелек орошает снежные островки, чудом уцелевшие под нашими ногами…

Разумеется, о продолжении поединка никто не заикается, и хотя Ригон – в первые мгновения, в запале драки – не ощущает боли, эта дама спешит напомнить о своем присутствии. Впрочем, парень не опускается даже до стона: лишь видно, как в уголках голубых глаз подрагивают слезы. Наверное, слезы ярости.

Ксаррон, вздыхая, как старый больной человек, которого вытащили из нагретой постели и заставили слушать праздничные песнопения внуков, подошел к жертве моих дурных наклонностей и нетерпеливым жестом велел убрать руки от пострадавшего лица. Юноша оторопело подчинился. Кузен быстро провел пальцами по сломанному носу, возвращая поврежденный хрящ на прежнее место, потом нагнулся, скатал в комок горсть снега и вручил растерянно открывшему рот Ригону:

– Приложите, молодой человек… И в ближайшие дни постарайтесь не натыкаться на кулак.

Потом Ксо добрался до меня и устало осведомился:

– Надеюсь, на сегодня это – всё?