Вернуться и вернуть

«Идея была неплоха… Даже очень хороша… И на первый взгляд, и на все последующие… Осечка случилась, лишь когда они поняли: могущество, дарованное существу с живой душой, становится потенциально опасным, потому что только камень способен сохранять своё настроение из века в век… И даже камень когда-нибудь искрошится… Тогда и было решено лишить носителя могущества собственной воли и разума, заменив их некой… Неким полуживым, полуискусственным образованием, которое передавало бы телу нужные команды…»

Нужные — для кого?

«Для тех, кто управляет, разумеется…» Тяжёлый вздох.

И это удалось?

«Да, но не в той мере, в которой планировалось… Опыт не принёс результатов, в отличие от божественного вмешательства…»

И что сделали боги?

«Наказали заигравшихся детей… А что они ещё могли сделать?.. Только указать на ошибку и предоставить возможность её исправить… И когда первый из Разрушителей достиг возраста, позволяющего делать выводы, выяснилось, что надстройка у его сознания имеется… И её назвали…»

Мантией.

«Верно… Попервости она была слаба и рассеянна, но главную свою задачу выполняла с блеском…»

И в чём же заключалась главная задача?

«Она и сейчас… заключается… Предотвращать влияние извне…»

Влияние на что?

«На всё, что пожелаешь… На тело… На разум… На чувства…»

То есть ты своего рода Щит?

«Бесконечное количество Щитов…»

Но зачем?

«В этом и состоял божий промысел… Наделить существо невероятным могуществом и обеспечить полную его защиту от чужой воли, равно доброй или злой…»

Остроумно.

«И даже очень… Но Мантии оставались тем, кем были задуманы, — подобиями, чьи действия подчинены одной цели… Без раздумий… Без сожалений… Без чувств…»

Бездушные слуги?

«Вроде того…»

Но сейчас…

«Сейчас всё немного иначе… Твоя мать, находясь на самом Пороге, не думала о смерти и жизни… Она просто не хотела покидать своего ребёнка… И не покинула…»

Ты хочешь сказать…

«Только не делай поспешных выводов!.. Я не твоя мать… Я несу в себе многие её знания и умения… Я могу чувствовать и думать, но я — не она… Элрит умерла, подарив мне слепок своей души, но отражение в зеркале — всего лишь отражение…»

Я закрыл глаза.

Кажется, отец сказал ещё что-то. Не знаю. Не расслышал. Мне было всё равно.

Он действительно не сможет меня простить. Никогда. И я понимаю почему. Теперь понимаю.

Если бы он знал… Нет, не узнает. Не позволю. Одно дело — похоронить и оплакать свою любовь, и совсем другое — сознавать, что она находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но до неё невозможно ни дотронуться, ни докричаться. Как это… неправильно.

Значит, если бы я умер, ты…

«Я бы умерла вместе с тобой…»

Почему же не препятствовала?

«А зачем?.. Я чувствую всё то же, что и ты… Всю боль… Всё отчаяние… Зачем мне было удерживать тебя среди живых, если каждую минуту своего существования ты умирал? Это слишком жестоко, не находишь?»

Но, возможно, если бы я ушёл, моя мать получила бы возможность…

«Вернуться? Нет, мой дорогой… Она знала, на что идёт… И отказалась от Вечности в обмен на несколько лет рядом со своим ребёнком… В обмен на возможность защитить его от целого мира… Разве это не стоит жизни?»

Наверное, стоит. И этот долг я никогда не смогу оплатить.

«Не думай об этом… Она была бы рада видеть, каким ты стал…»

Каким?

«Правильным…» Мантия улыбается, я чувствую это по тону её голоса. И впервые мне нестерпимо хочется УВИДЕТЬ эту улыбку. Потому что теперь я знаю, чьим губам она принадлежит на самом деле.

* * *

Я не заметил, как и когда отец покинул мою комнату. Да и не стремился замечать. Разговор с Мантией оставил после себя ощущение лёгкой грусти — именно того, чего мне и не хватало всё это время.

Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьёзного и уважительного отношения. А грусть… Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому что её щёки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождём.

Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стёжками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя…

Тихое покашливание.

— Да?

Поднимаю голову.

В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур — и поступила совершенно правильно. Ах ты моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?

С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.

— Уже пора?

Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.

Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чём.

— Спасибо.

— За что, dou? — Растерянный взмах ресниц.

— За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.

— Как вы можете так говорить?

— Могу, поверь. Ты знаешь, почему всё происходит так, а не иначе?

Кивок.

— Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?

— Как пожелаете.