Вернуться из смерти

  - Моррест? - пробормотал бывший сотник гарнизона Лакхни, вглядываясь в лицо бывшего командира. Наверное, он сравнивал нынешнего найдёныша с прежним Моррестом - тем, кого знал по Лакхни и Вассетскому тракту. Тот казался моложе, у него были весёлые, жизнерадостные глаза, без этой ледяной пустыни. Тот верил, что ещё можно остановить Амори в открытом бою, и был готов прикрыть свою возлюбленную, не дать Амори ударить верхним сколенцам во фланг.

  А этот парень, которого притащили со свалки разведчики, кажется, до сих пор не верит, что жив. Гестану и самому пришлось пережить немало с тех пор, как его отряд ушёл из столицы в Лакхнийскую субу - но по сравнению с тем, что, наверняка, испытал бывший командир... И всё-таки это именно Моррест: лишь тяжкое горе, плен и пережитые пытки так изменили его. А тощий-то, тощий - будто две недели ничего не ел!

  - Жив, Ирлиф и все его Тёмные тебя дери!

  Гестан обернулся к своим бойцам.

  - Помните, я рассказывал про Морреста ван Вейфеля, под началом которого начинал воевать? - гордо и непривычно торжественно произнёс нижний сколенец. - Это он! С ним мы станем вдвое сильнее - и сможем бросить вызов предателю Карду! Только его надо поставить на ноги - и уж потом...

  Моррест не разделял оптимизм бывшего подчинённого. Сколько там народу у Гестана? Хорошо, если пара сотен, и вряд ли много огнестрела. А у Карда не меньше полка. И хотя он хорошо помнил, какие вояки служат бывшему Императору, всё равно дело предстоит на грани невозможного, если не за этой гранью. Наверняка есть и гарнизон алков... Хотя, надо признать, игра стоит свеч.

  - Значит, так, Моррест, - вновь обратился к нему Гестан. - Сейчас тебя накормят - а потом не беспокойся ни о чём, лучше постарайся выспаться. Сам понимаешь, до зимы осталось чуть-чуть...

  Моррест поправлялся быстрее, чем опасался, но существенно медленнее, чем хотелось. Приходилось пить горькие целебные отвары, что готовил взятый повстанцами из подлесной деревеньки знахарь, есть жидкую кашицу - не то, чтобы у повстанцев осенью были трудности с продовольствием, но ничего иное после недельного голода в живот бы не полезло. Организм быстро восстанавливал силы, и всё-таки казалось, что он что-то не успевает, и надо спешить, пока не случилось непоправимое...

  И всё-таки настал момент, когда он почувствовал себя почти прежним, а знахарь заявил, что он здоров. Моррест поднялся с ложа из набитого соломой тюфяка и вылинявшей медвежьей шкуры вместо одеяла - наверняка её утащили у какого-нибудь местного помещика. На лёгком складном столике, тщательно выстиранная, заштопанная и пропаренная, от вшей, лежала его одежда. Доспехи повстанцы тоже оставили, только тщательно начистили. В дневном свете таинственное фиолетовое мерцание металла было особенно заметно. Исчезла только алебарда - но Моррест особенно не жалел. Его внимание привлекли дары предводителя повстанцев.

  Не только то оружие, что принёс он из подземелья, получил Моррест. Рядом с алебардой лежали окованные медными полосами деревянные ножны полутораручного меча. Нет, конечно, не парадное оружие, инкрустированное бриллиантами - обыкновенный трудяга войны. Потёртая рукоять, выщербленная гарда наводили на мысль, что оружие - старое. Меч легионера старой Империи. Но ножны всё равно сработаны тщательнее и искуснее, чем сделали бы сейчас.

  Моррест не удержался: одним движением распустив предохранительный ремешок, потянул оружие из ножен. С лёгким шипением клинок покинул уютное гнёздышко, сверкнула в свете ненастного дня покрытая травленным узором сталь. Не оружие с завода Михалыча, конечно, но и с нынешними новоделами никакого сравнения. Одним слитным (не забылось!) движением он вынес меч из ножен и, плавно перетекая в боевую стойку, закрутил стремительную "восьмёрку". Никакого сравнения с поделками, созданными после Великой Ночи: отменно сбалансированное оружие почти не отягощало руку, лезвие со свистом рассекало прохладный воздух, кожаная оплётка рукояти лежала в ладони, как влитая. Чувство было жарким и острым, как страсть, и таким же пьянящим.

  Позднее осеннее утро народилось серым и унылым, с неба сыпала и сыпала ледяная морось. Расположившийся в пригородной деревушке на постой отряд ещё спал, жадно добирая последние минуты до подъёма по сигналу трубачей. Еда и сон вволю - настоящий праздник для солдата. И того, и другого постоянно не хватает. После походного "лазарета", где над ранеными "колдовал" старик-лекарь, тело жаждало разминки.