Вернуться к тебе

— Мы должны поторговаться. Играют на что-то, а иначе смысла нет.

— Ну ладно…

— Твоя бейсболка «Red Sox».

— Но это же моя счастливая бейсболка! К тому же она мне лицо от солнца защищает, а я не хочу обгореть!

— Вот и отлично. Это говорит о том, что она что-то значит для тебя.

Боаз подарил мне эту футболку на день рождения пять лет назад. Наверное, забыл обо всем. Возможно, даже не помнит, что это — его подарок. Хотя, может быть, бейсболку купила мама и присовокупила к ней открытку — как бы от Боаза. Так или иначе, бейсболку эту я люблю. Да, она определенно много для меня значит.

— А я что получу, если выиграю? — интересуюсь я.

— Еще денек она будет твоей, — усмехается Боаз.

Мы разговариваем, поэтому я немного медлю перед тем, как начать сдавать карты. Я даже не спрашиваю про хитрые правила.

Боаз потирает ладони:

— Сдавай.

Мы играем первый кон, и становится ясно, что ничего не получается. Нам нужны фишки. Какие-то суммы, которые ставятся на кон.

У Боаза в рюкзаке, оказывается, есть пакетик с ассорти орешков. Мы назначаем им цену: за кэшью — десять очков, за миндаль — пять, за арахис — одно очко. Кто наберет больше очков к концу ночи, тот и получит бейсболку. Умереть и не встать.

Я иду к рюкзаку брата, чтобы взять пакетик с орешками, и вижу крышку обувной коробки «Matty Muldoon». Хранилище для особенных, самых секретных вещиц. Клоун в здоровенных ботинках улыбается мне.

Рука тянется к коробке, хочется взять ее и спросить, что в ней, но я не делаю этого, потому что мы собрались играть в карты. Мы здорово проведем время. Мы вместе, и брат разговаривает со мной.

В общем, мы играем в блек-джек.

А утром, когда мы собираемся в дорогу, Боаз, который всегда все делает быстрее и лучше, забирает мою любимую, счастливую бейсболку, и она будет защищать его лицо от солнца.

Боаз заходит в магазин, чтобы купить воды, а я звоню маме. Говорю коротко, обхожу стороной подробности, потому что, хоть я и внимательно изучал карты в последние недели перед уходом из дому, я не могу точно сказать, куда ведет Аппалачская тропа, а куда она не ведет.

Я говорю маме, что мы отлично проводим время. Я говорю, как мне нравится быть в такой дали от всего на свете и как быстро я привык к отсутствию всех вещей, которые делают жизнь более комфортной.

Мама спрашивает меня про подорожник. Мы смеемся. Не дав маме возможности спросить, не может ли она поговорить с Боазом, я притворяюсь, будто пропадает связь.

Между прочим, вот чего я не знал про путешествие пешком вдоль больших дорог. Шоссе обычно звучит, как аккордеон. То громче, то тише, то громче, то тише — в зависимости от того, насколько далеко вы от него ушли.

Гравий шуршит под ногами, будто россыпь «грейп-натс»[28].

Птицы пищат, как малыши на детской площадке.

Вот про что я думал, когда это случилось. Про звуки.

Сказать, про что думал Бо, невозможно. Мы с ним не переговаривались несколько миль. Да и не о чем особенно было говорить. Мы ничего такого необычного не видели, так что держаться можно было только за собственные мысли.

Вспоминая это происшествие, я понимаю, что к этому моменту мимо нас довольно долго не проезжали машины. Но тогда я этого не заметил. На некоторые вещи в дороге перестаешь обращать внимание.

Я даже не услышал звук ее мотора.

В общем, белая «тойота»-пикап едет слева от нас, и Боаз вдруг головой вперед ныряет в заросший сорняками пыльный кювет справа. И не просто ныряет — он еще закрывает затылок руками.

Когда я подбегаю к нему, брат тяжело дышит.

— ЧТО ЗА ФИГНЯ?! — кричу я.

Первая мысль у меня была, что пикап его каким-то образом задел. Но это невозможно. Я вел себя так, как учил меня абба во время наших прогулок по окрестностям, чтобы со мной ничего не случилось, то есть я шагал дальше от дороги, чем Бо.

Вторая мысль была такая: из окошка машины что-то выбросили, и от удара Бо отлетел в канаву.

Я боюсь к нему прикасаться. Он просто лежит лицом вниз и тяжело дышит.

— Ты в порядке?

Боаз медленно поворачивается и садится. Отряхивает пыль с коленей. Вытягивает руки над головой:

— Нет.

— Что-то сломал?

Брат закрывает лицо руками и издает звук, который отчасти похож на смех, а отчасти на отчаяние.

— Боюсь, у меня материнская плата накрылась.

Глава пятнадцатая

— Бинго, — говорит Перл. Она наконец связалась со мной по телефону.

Мы снова идем вдоль дороги. Я держусь на несколько шагов позади брата, но на этом расстоянии особо не посекретничаешь.

— Что узнала?

— Кучу всего. Обо всем. Не уверена, что ты сильно ценишь меня за это, но я что-то типа непризнанного гения. Но мы не можем весь день восторгаться моими умственными способностями. Поэтому я просто расскажу тебе, что мне известно о календаре предстоящих событий в столице нашей родины.

— Давай.

— Будет выставка собак. Похоже, здоровенная. Устраивает Ассоциация селекционеров Северной Америки.

— Дальше.

— Премьера современной датской оперы.

— Перл!