Вернуться в осень

«Ну, мелькнуло что-то, — не отставал в голове назойливый голосок извечного скептика. — Велика важность! Ты спас ее, вот и потянулась маленько душа, к тому же больная… Так всегда бывает! Даже если и так, ты что — хочешь быть любовником аристократки? Возьмет тебя к себе в свое поместье — тайненько, слугой каким-нибудь… И через пару месяцев уволит, когда надоешь. И подарит на память брошку…»

Сергей приподнялся на локте и посмотрел на нее — она закрыла глаза, прислонив голову к дереву, на лбу блестели крупные капли пота. «Опять пялишься?» — тут же мелькнуло в голове. «Да пошел ты… — в сердцах огрызнулся он, — чтоб я тебя больше не слышал», — встал и, опустившись рядом на колени, положил руку на лоб. Лоб просто пылал жаром. Елки ж ты палки…

— Держитесь?

Она не ответила и не открыла глаза, и вообще никак не отреагировала на его вопрос.

— Вы как, в порядке? — Он осторожно потряс за плечо.

Голова скатилась со ствола дерева и завалилась на плечо. Сергей вскочил на ноги и растерянно огляделся — что делать? Вокруг простилалась ночь, и равнодушно взирала сверху холодная луна, и отсвечивались от костра только ближайшие деревья, и гулко ухнула где-то в темноте сова. «Мы не продержались до утра, славная девушка. „Мне уже лучше…“ — лучше бы ты сказала правду».

Он закинул за плечи свой мешок, покрепче обернул ее своим сюртуком, поднял на руки и почти бегом вошел в лес — туда, где днем виднелись дымки какого-то селения. Больно хлестанула по щеке игольчатая лапа, потом еще — Сергей нагнул голову, стараясь прикрыть ее, потом глаза привыкли к темноте, и в свете луны, просвечивающей сквозь кроны, появились неясные силуэты стволов…

Глава 12

— Ты очень недалекий человек, Ар-Роз. — Зеркало колыхалось концентрическими кругами, низкий загробный голос заставлял их вспучиваться и разбегаться по сторонам. — Ее нет среди мертвых. Она не погибла.

— А в Эргане? Вы ведь не знаете, что в Эргане? — Маркиз поежился. Могильный холод, сквозивший из зеркала, вытягивал тепло.

— В Эргане нет мертвых, там живые.

— Какая разница? — Его просто бесила эта скрупулезная точность в выражениях. — Она могла попасть к Нему?

— На пути к Раю умершие проходят ступени мытарей. Это — наши ступени.

— Тогда где она? — Его трясло от холода, страха, нетерпения, раздражения, недовольства, злости и еще чего-то, что он сам не мог понять. — Почему вы не можете это увидеть?

— Только один ответ, Ар-Роз. Она рядом с тем, кого мы видеть не можем, — он не отсюда и нужен нам самим.

— Кого, он… — Маркиз скрипнул зубами. — Кто это еще?

— Ты не знаешь?

— Откуда я… — Он внезапно замолк, потом медленно поднялся с кресла. — Не может быть! Я же скинул его в Рох, к вам…

— Ты еще более скучен, чем я думал. — Голос, казалось, смеялся над ним — если только может смеяться могильный холод. — Вряд ли нам был бы нужен тот, кого можно просто скинуть в Рох и тем избавиться. Только вчера он убил одного из моих демов. Сам.

— Да кто он такой, в конце концов? Почему нельзя было избавиться от этого сопляка в Рохе? Что означает — не отсюда? И как можно самому убить дема?

— Много вопросов, Ар-Роз. Много спрашивают те, кто мало смотрит, мало слушает и мало думает. То есть глупцы. Я уже сказал — он не виден в Эфире. Избавимся, когда будет час, он простой человек. И победил дема не силой, а чувством. Все, хватит вопросов. Теперь слушай… У тебя должны быть связи — с морскими корсарами на западном побережье…

Он наконец кончился, этот холод вечных льдов и снегов, с мерзлой, продирающей до самых костей стужей и таким же мерзлым ветром, который сводил рот и заставлял распухать и деревенеть язык, и замерзать словам и мыслям, и руки переставали что-то чувствовать, и окоченевшие ноги тоже переставали ощущать землю, и глаза от белизны болели и слезились куриной слепотой… Кончился холод и ушел — совсем ушел, в свою страну вечных льдов и снегов. Навсегда.

Эния когда-то часто слышала о таком от няни, доброй улыбчивой Деманты, когда они сидели вместе с Лами у камина долгими зимними вечерами. И ждали, когда придет отец и загонит обеих в постель, и накроет теплым одеялом, и смешно подергает ее за нос, а Лами за ухо, скажет «котята — веселята», а потом поцелует на ночь и задует свечу…

Он кончился и ушел, этот страшный и безнадежный холод, и взамен пришло теплое и ласковое море. Оно накатывало мягкими волнами и обхватывало замерзшие синие ступни, слизывая пенистым языком корочки льда и старые, отшелушивающиеся ранки, навсегда унося их с собой…

Эния радостно засмеялась и взбила руками воду — какое же оно теплое, какое же доброе и все-все-все понимающее. Вверх взлетают веселые брызги, нежно щекоча оживающую кожу и стремительно снимая студеную тяжесть и одеревенелость, дружными струйками стекают вниз по рукам, забирая с собой отчаяние, тревоги и заботы…

«Ты никогда не была такой счастливой, девочка моя, я давно не слышала от тебя такого детского смеха…»

«Мама! — радостно закричала Эния, — мамочка моя! Покажись, пожалуйста, покажись — я ведь никогда не видела твоего лица!»