Вернуться живым

В укреплении бойцы разожгли костер и что-то варили. Пахло вкусно. Курятина? Точно! Это мои разгильдяи уже где-то поймали кур, общипали, опалили, выпотрошили и приготовили. Благоухало ароматным чаем. Жить стало веселее. Хороший сытный обед, чай, свежий воздух, тишина… Курорт? Санаторий! Наше существование стало более-менее сносным. А что другое я ожидал? На войне как на войне. Вообще-то война – это в основном скука и тоска, пока не стреляют. А когда стреляют – ужас. Начинается ужасная тоска! В этом месте в ходе театральной постановки должен раздаться грустный смех.

Навалился сон… Антракт…Занавес…

– Ник! Черт возьми! Ты почему на связь не вышел?

Голос ротного был злой и гнусный. Связист, гад! Проспал!

– Не можешь службу организовать?

– Могу…

– Тогда организуй! Иначе всю ночь будешь лично докладывать через каждые пятнадцать минут!

– Понял, организую, связь будет…

– Конец связи!

– До связи…

Ага! Так прямо и разбежался – «каждые пятнадцать минут»… Наверное, самого комбат вздул. Точно, наверняка Сбитнев сам проспал. А Колесо и я просто под горячую руку попали.

– Колесо! Проспал?

– Чуть-чуть задремал. Минут пять.

– Мерзавец! Может, десять?

– Может.

– Может, двадцать?

– Х-х, может…

– Колесников, черт бы тебя побрал! Не мог проспать в другой раз? Еще уснешь – убью! Спишь только днем. Понял?

– Есть, спать днем… – уныло ответил солдат.

Я выглянул в оконный проем – звездное небо, черная тьма со всех сторон, и ни огонька в кишлаках.

Было слышно, как бойцы лениво на постах перекликались. О! А служба-то организована! Часовые добросовестно через каждые пятнадцать минут окликают друг друга, связист вызывает экипажи БМП и отвечает начальству. Двор, костерок во дворе, часовые, пускают раз в час ракеты в небо. Мы словно на островке добра во враждебном безбрежном океане зла, и вокруг нас исключительно волны ненависти и смерти…

Утром притопал прапорщик Голубев в сопровождении пулеметчика. Рожа у прапора была мятая, заспанная, усталая. Все же возраст дает о себе знать – как-никак он постарше нас лет на пятнадцать.

– Ну что, досталось ночью от ротного?

– Угу.

– Это ерунда. Ты, вероятно, не слышал, как его взгрел комбат!

– Догадался еще ночью.

– А нам прилетело бумерангом, – хихикнул прапорщик.

– Подорожник сидит у дороги, в хорошем укреплении, у него теплый кунг и полсотни бойцов, и «духовской» «зеленки» рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.

– Это точно. А как тебе в одиночку командуется? Скучно? Страшно?

– Могло быть и лучше. А ты разве не один?

– Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди – у нас два поста.

– А ротному получше, чем нам. В компании с двумя Серегами ему гораздо веселей…

– Лейтенант! Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?

– Сизый! Ты же знаешь, я на войне не пью и тебе не разрешаю. И Федаровичу не советую!

– Эх, молодые начальники, души старого прапорщика не понимаете. А чего понимать его душу? Душа старого пьяницы! Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, и они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Хроник-язвенник. Они с техником Тимофеем Федаровичем словно близнецы: похожи и лицами, и повадками, и привычками. Выпитая водка годами углубляла морщины Сизого и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. Но Голубев знай себе пил и пил и жаловался на последствия желтухи и тифа.

– Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, – вздохнул прапорщик, махнул рукой и скрылся в тумане.

С его уходом я опять задумался и загрустил. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его. А чем?

– Эй! Владимиров! Дубино! Компот мы сварить способны?

– Способны. А зачем? – спросил одессит Владимиров.

– Новый год же! Выпьем компот в двенадцать ночи…

– Лучше б водки или самогонки, – вздохнул почти гражданский человек Владимиров, одним словом, дембель. – На худой конец – бражки…

– Тебя, наркоша, гражданка быстро сломает и перемелит с твоими взглядами на жизнь. В Новый год нормальные люди пьют шампанское! При его отсутствии мы с вами пьем компот…

Бойцы нашли алычу, засохший виноград, перезрелую айву на деревьях, а сахар собрали из пайков. Замечательный получится компот! Сельский бульбаш Дубино с грустью посмотрел на бак компота и тяжело вздохнул.

– Може брагу лучше сделать? Это мы мигом…

– Дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь – компот. На войне трезвость – норма жизни солдата!

Сержант вновь вздохнул и побрел к костру.

Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:

– Опять спишь?

– Нет, брожу по кишлаку!

– Шутишь, ну-ну… Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала выхожу я со взводом, затем Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?

– Понял. Чего ж не понять… Куда идем? Домой?

– Начальство скажет, когда выйдем из «зеленки».

Ночную тишину растревожил шум техники. Эх, как бы нам засаду «духи» в потемках не организовали на выходе из кишлака. Хорошо только то, что сейчас три часа ночи, и прознать про наше поспешное отступление аборигены не успеют и вряд ли примут свои гнусные меры.

– Замкомвзвода! Буди солдат, только тихо! – принялся я тормошить сержанта.