Вернувшиеся

Непросто, ох как непросто все складывалось. До недавних пор жизнь текла размеренно и скучно, каждый сегодняшний день почти в точности повторял вчерашний, и Степану казалось, что так будет всегда. Он хотел перемен, мечтал о большом городе, о свадьбе с Анютой, о том, что станет богатым и уважаемым человеком, от которого не будет пахнуть рыбой, однако все это было фантазией.

Но вышло так, что ситуация переломилась. Дед заболел, Егор Кузьмич объявился. Да еще и после той грозовой ночи над их рыбацкой деревушкой словно бы темное облако нависло. Словами объяснить это было сложно, но душу, сердце не обманешь.

Немного минуло с той поры – всего-то одна ночь да второй день шел, но Степан был уверен, что ему не мерещится, он только спрашивал себя, чувствуют ли остальные то же самое.

Вчера днем он, улучив момент, когда Анюта была одна, спросил у нее, не слыхала ли она чего-то необычного прошлой ночью. Милое ясноглазое личико нахмурилось, точно Анюта хотела ответить, но не решалась.

– Гремело – страсть! Я уши заткнула. – Степан молчал, ожидая продолжения, и девушка тихо проговорила: – Голос какой-то был. Не разобрать, не то женщина жалится, плачет, не то мужчина кричит, будто от боли. То совсем близко, то вроде у реки.

Выходит, не померещилось: не могло показаться обоим сразу. Никто из деревенских не пропал, из дому в ту ночь не выходил – это Степан тоже выяснил. Значит, чужак по деревне и возле нее бродил? Но если так, то куда потом делся?

Следующая ночь добавила вопросов. После бессонной предыдущей Степан заснул сразу, едва вытянувшись на лежанке, но среди ночи проснулся и услыхал шум. На этот раз голосов не было, но слышалось другое.

По ночам над рекой обычно тихо, разве что птица ночная прокричит, рыба хвостом плеснет или сверчки затянут заунывную песню. Потому так отчетливо и ясно прозвучал хруст. Кажется, ветка подломилась у кого-то под ногами, а потом зашуршало, и Степан понял, что это шаги, но шаги странные, словно тот, кто шел, подволакивал ноги, ступал нетвердо.

Дед завозился, и Степен тихо окликнул его, думая, что тот тоже проснулся и все слышит, но старик не отозвался. То ли вправду спал, то ли притворялся.

Степан приподнялся на локте, вслушиваясь в происходящее за окном. Шаги удалялись, ночной гость пошел дальше, к другим домам. Степан и дед жили с краю, с другой стороны деревушки стоял дом Никодима с Лушкой, а между ними – дома Петра и Антипа. Все избы смотрели окнами на реку.

Снова стало тихо, но Степан не мог заснуть. Неясная тревога мешала, снова лезли в голову детские страхи про лобасту. Что, если выбралось речное чудище из камышей и рыщет по деревне?

Глупо, безрассудно, но Степан тихонько встал и подошел к окошку. Ночь была ясная. Почти полная, лишь чуточку отломанная с одного боку луна висела низко и светила ярко. Рваное облачко набежало на нее ненадолго, но вскоре метнулось прочь, подгоняемое ветром.

Все как всегда: широкий двор, огороженный низким покосившимся забором, справа – сараи, слева – выход в огород. Виденная сотни раз картина почему-то казалась незнакомой и устрашающей. Деревья, что росли ближе к берегу, напоминали замерших в причудливых позах людей.

Они словно бы окружали дом, и Степану подумалось, что стоит отвести взгляд – и в этот самый миг деревья двинутся, шагнут вперед, окажутся ближе, превратятся в чудовищ.

«Что за дурь лезет в голову!» – озлился на себя Степан, и тут одно из деревьев шевельнулось.

Степан отшатнулся от окна, а когда решился снова выглянуть наружу, понял, что ему показалось: просто ветерок тронул ветви.

Но разве вон там, справа, тень между деревьями прежде не была гуще и чернее? А теперь образовался проем, в который струится лунный свет. Значит, кто-то все же стоял там, следил за ними, смотрел на дом и, возможно, видел стоящего возле окна Степана?!

– Степка, чего блудишь? – прошептал дед, и он подпрыгнул на месте, кое-как удержавшись от крика.

– Вроде возле дома был кто-то, – тоже шепотом ответил Степан, полагая, что дед переполошится, пошлет его проверить, кто там.

Но старик удивил.

– Нечего по ночам в окна пялиться. Разное может мерещиться. Не было никаких шагов.

«А ведь я не говорил про шаги! Значит, дедушка точно не спал, лежал, прислушиваясь! Но почему не откликнулся, когда я звал?»

– Ложись.

Степан вернулся в постель.

– Как ты думаешь… – начал он, но дед перебил.

– Спи знай! Ночь – она для сна. – А после прибавил и вовсе странное: – Нету снаружи никого и ничего, на что христианам смотреть следует.

Больше они не перекинулись ни словом. Степан вскоре заснул, а утром они с дедом к той теме не возвращались. Юноша убедил себя, что ничего особенного не случилось, даже смог поверить в это: при свете дня ночные кошмары отступают, тают.

Но сейчас, посреди леса, на знакомой дороге, которая вдруг стала казаться ему неведомой, полной опасностей, как и двор собственного дома минувшей ночью, Степан почувствовал, как холодеет под ложечкой.