Вернувшиеся

Так и вышло. Пьяным Быка с той поры не видели, синяки наконец-то сошли с Лушкиного лица, жену Никодим стал колотить реже и без прежнего усердия.

Лушка, хоть и попривыкла немного к относительно спокойной жизни, все равно была настороже и ждала замаха, даже ходила, слегка пригнувшись, втянув голову в плечи. И не зря.

С Никодимом творилось непонятное. Нехорошее. Началось все примерно месяц назад, когда он раз за разом возвращался с реки мрачнее тучи: улов был совсем скудный. Такое бывало и раньше. Когда живешь ловлей, нельзя быть полностью уверенным, что рыбы или дичи всегда будет в достатке. Но все всегда налаживалось, нужно было только пережить непростые времена.

Другие рыбаки тоже боялись: голод и нищета – что может быть страшнее? Но Никодим с каждым днем становился все более раздражительным, и Лушка боялась, как бы он не взялся за старое.

Так и случилось два дня назад. Из города Никодим приехал пьяный. Ездил не один, с Петром и Антипом. Продали то, что было, а потом, видать, заехали в трактир, потому что вернулись поздно.

Лушка поняла, что муж во хмелю, еще до того, как почуяла знакомый кислый запах. По мерклому взгляду покрасневших глаз поняла, по опустившимся вниз уголкам губ. Поняла, ни словом не упрекнула (знала, что себе дороже обойдется) и стала покорно ждать, когда супружнику придет охота почесать кулаки.

Но Никодим удивил. Не разуваясь, сел к столу и долго сидел, уставившись перед собой, что-то бормоча время от времени. А после тут же за столом и заснул.

Разразившейся грозы не слышал: храпел спьяну так, что временами перекрывал громовые раскаты. Лушке было не до сна. Скорчившись в постели, она зажмуривалась и крестилась всякий раз, как вспышка молнии освещала комнату, сжималась в комок, принималась творить молитву, но так до конца ни одну дочитать и не смогла. Грозы она боялась с детства, и с возрастом страх не прошел.

А вдобавок среди ночи Лушка услышала еще какой-то звук. Не то зверь лесной выл, не то человек плакал. Впрочем, она решила, что ей показалось: гремело кругом, грохотало, еще и Никодим храпел.

На следующий день муж на реку не пошел: тяжко было. Лежал, лечился квасом, только помогало мало. Рвало его так, что чуть наизнанку не выворачивало, лицо осунулось и побледнело, как снятое молоко, белки глаз стали желтыми, а под ребрами с правой стороны вздулось.

Лушка хлопотала, стремилась угодить, приносила то одеяло потеплее, то прохладную тряпку на лоб, но муж гнал ее от себя, ругался. Так и день прошел. А ночью…

Думала Лукерья, что предыдущая ночь страшной была, но, как оказалось, ошиблась. Вчера-то природа злилась, могущество свое показывала, бушевала. А на этот раз что за силы проснулись, не понять.

Постелила себе Лушка на лавке, в кровать муж не пустил: когда хворал, рядом ее не терпел, говорил, тесно ему, душно. С вечера Лушка заснула, но среди ночи Никодим поднял ее. Вернее, будить не хотел, она сама глаза открыла, услыхав его голос. Проснувшись, увидела, что муж стоит возле окна и что-то высматривает на улице. Подумала было окликнуть его, но он сам обернулся и сказал:

– Видишь это?

«Что?» – хотела спросить Лушка, но жизнь с Никодимом приучила ее не задавать лишних вопросов. Она тихо встала и подошла к мужу, уставилась в окошко.

– Ну? – спросил он.

Поначалу Лушка ничего и никого не увидела, но потом, приглядевшись повнимательнее, поняла, о чем говорит Никодим. За забором, возле куста черемухи, чернел силуэт: почти сливаясь с деревом, стоял там человек высокого роста.

Стоял-стоял, а потом отошел вбок, и в этот момент озаряющий округу неверный свет желтоглазой луны упал на ночного гостя. Стало очевидно, что это женщина. Черные, струящиеся по плечам волосы, круглое лицо, белые тонкие руки – показалось или они были чересчур длинными? Женщина была обнаженной.

Лушка смотрела на нее всего одно мгновение, а потом услышала сдавленный крик. Обернулась и увидела мужа лежащим на полу. Нагнувшись к нему («Батюшки святы, неужто помер?»), поняла, что Никодим дышит. Пока приводила его в чувство, пока помогала добраться до постели и лечь, про странную женщину почти забыла.

– Она… там? – еле слышно выговорил муж, придя в себя.

Лушка подошла к окну, осторожно выглянула.

– Нету никого.

Никодим прикрыл глаза.

– А ты ее видала?

Лушка хотела ответить утвердительно, но потом подумала: могло и померещиться со сна.

– То ли был кто, а то ли не было, – неуверенно ответила она.

Никодим заругался, дурой назвал, но Лушке показалось, что он рад этому ответу: если жена никого не видела, то и он мог ошибиться.

Муж отвернулся к стене и вскоре захрапел, Лушка улеглась на свою лавку, но долго еще не спала. Грезились ей то шаги, то шепот, но выйти на улицу и поглядеть, нет ли чужих во дворе, она так и не решилась. В окно тоже не смотрела: духу не хватало. Если смотреть – можно и увидеть. А всегда ли это хорошо?

Утром Никодим выглядел еще хуже, чем вчера. Глаза провалились, кожа казалась сухой и воспаленной. Похоже, ему было больно, ходил он, скрючившись, как старик, но все же поднялся с кровати.