Вернувшиеся

– Когда я совсем мальчонкой был, отец сказал мне, что река – живая. Дышит, смотрит, слушает. Ты к ней с лаской – она поможет, накормит, напоит. Мы – рыбаки, такая наша судьбина – у реки жить и рекою, ее дарами на жизнь зарабатывать. Я верил. Да так оно и было всегда. До сей поры. А теперь от Быстрой опасность идет. Уж не знаю, почему, но чую: осерчала она за что-то на нас, гонит от себя. – Дед поглядел на внука водянистыми, выцветшими от старости глазами. – Неспокойно тут стало. Это хорошо, что есть в тебе умение, ловкость. Сможешь ты жить отдельно от реки, своим делом, другим. Раньше я не понимал, а теперь знаю: так тому и быть.

Степан не верил своим ушам, не знал, что сказать, чувствовал только, что сердце его переполняют благодарность и любовь.

– Я бы велел тебе меня оставить. Родился тут, здесь и помирать. – Степан собрался возразить, но дед махнул рукой, приказывая ему молчать. – Только вот знаю тебя: маяться будешь. Не из таких ты, чтобы бросить своего старика-деда да позабыть о нем вовсе. Значит, захочешь и меня с собой взять, а ведь я на новом-то месте обузой буду. Вот что плохо.

– Справимся, – твердо сказал Степан. – Завтра поеду, поговорю с Егором Кузьмичом, может, что посоветует. Человек он хороший, понимающий, по всему видать.

– А Анюта что же? – проницательно спросил дед, хотя они до той поры ни разу не обсуждали тему возможной женитьбы Степана на соседке. – Ей сказал, что в город собрался?

Степан покачал головой: нет. Ему казалось, Анюта согласится, но что скажут ее родители? Об этом он еще не успел задуматься.

– Пожалуй, что и рано говорить. Нужно тебе сперва на ноги встать, а уж потом про сватовство думать, – сказал дед, и оспаривать это было глупо. Семья – дело серьезное.

Вечером, когда солнце погрузилось в воды Быстрой, дед и внук заперли двери покрепче, решили не спать – дежурить по очереди, держа под рукой ружье: вдруг злодей, погубивший Никодима и, возможно, пропавших молодых супругов, снова объявится!

Степан в глубине души был уверен, что против того, кто приходит по ночам в деревню, никакое ружье не поможет, но вслух этого говорить не стал.

Антип с женой и Анютой сделали то же самое: заперлись на все засовы, приготовились защищаться в случае чего. Степан подумал было предложить всем ночевать в одной избе, но Антип, конечно, откажется покидать дом и идти к ним, а дед, в свою очередь, не захочет бросать свое жилище.

Так что, когда ночь раскинула бархатные черные крылья над притихшей рекой, оставшиеся в рыбацкой деревушке люди встречали ее не все вместе, не объединяя усилий перед тем, что могла принести с собою мгла.

Глава пятая

Отец называл Анюту егозой, потому что она была непоседливая, любопытная и очень живая.

Мать у нее была совсем другая: неразговорчивая, невозмутимая, немного вялая, не перечившая мужу не потому, что боялась его, а потому, что не хотелось ей тратить силы на возражения.

Но даже она сегодня вечером не промолчала, не приняла решение мужа как должное. Когда он схватил двустволку и собрался выйти на улицу, подбежала к нему, обхватила за плечи, припала к Антипу и заголосила:

– Ты куда? А мы что же? Не ходи, кормилец, не пущу! А ну как случится что?

– Да что с тобой, женщина! – Он легко стряхнул с себя руки жены. – Ума лишилась? Чтобы я тут за бабские юбки цеплялся, покуда там воры?

– Так Никодим-то…

– Что Никодим? Он на ногах не стоял, с пустыми руками был. – Антип отодвинул дверной засов. – И с чего ты взяла, что у нас на дворе тот, кто Никодима порешил?

Пока родители рядились и решали, как быть, Анюта стояла поодаль, в глазах застыл ужас, отчего они стали казаться еще больше и темнее.

– Схожу, гляну и вернусь, – сказал отец, и она неожиданно для себя самой выговорила непослушными губами:

– А если там и не человек вовсе?

Мать с отцом обернулись к ней. Отец спустя мгновение принялся говорить, будто это все глупые сказки, но она видела по его затравленному, растерянному взгляду, что он тоже боится, пускай и не дает себе поверить.

С вечера все было спокойно. Они поужинали в тишине, Анюта убрала со стола, мать села чинить одежду. Как стемнело, стали укладываться, предварительно заперев двери.

Легли, но никто не спал. Мать все вздыхала и ворочалась, отец кашлял. Анюта, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, стала думать о Степане. Она знала, что нравится ему, с малых лет слышала, как люди говорили, будто они когда-нибудь поженятся.

Повзрослев, она стала приглядываться к нему не просто как к товарищу по играм и осознала, что он очень красив. Анюта часто ездила с отцом на рынок, на ярмарку в Быстрорецк. Приходилось ей видеть и молодых людей, часто они были нарядно одеты и держались весьма уверенно, но ни у кого из них не было такой стати, таких широких плеч, небесно-синих глаз и густых волос цвета спелой ржи.

Сердце ее билось в его присутствии иначе – чаще, быстрее, слаще. Ей хотелось беспричинно улыбаться, когда Степан был рядом, а если они не виделись какое-то время, то мир терял часть своих красок, тускнел и становился ей безразличен. Если это и есть любовь, то Анюта любила Степана.