Вернувшиеся

Она никогда не спрашивала себя о своих чувствах к нему, не задумывалась и не рассуждала о них – зачем? Ведь все и так понятно. То, что жило в ее душе, было простым, как дыхание, необходимым и животворным, как вода и воздух. Анюта знала и принимала как данность, что рано или поздно они со Степаном станут единым целым – и это наполняло ее счастьем.

Мысли о нем всегда придавали спокойствия и уверенности, но… только не сегодня. Напряжение расползалось по комнатам, потрескивало в воздухе.

Почему убийца все еще где-то тут, на берегу? Что ему (или ей) нужно от них всех? Зачем вообще это злое существо взялось убивать?

На эти вопросы невозможно было найти ответа.

– Если ночь пройдет спокойно, значит, ушел он, оставил нас, слава богу. Натешился да в столицу, может, подался. Там народу много, спрятаться легче. Или в сибирские леса, – шепотом сказала мать.

Кажется, за всю свою жизнь Анюта не слышала от нее столько сказанных сразу слов. Отец не ответил, только снова кашлянул.

А потом в дверь постучали. Раз, два, три. Четкие, размеренные удары звучали, как выстрелы.

Это было так внезапно, так дико, что все трое подскочили на месте, бестолково спрашивая друг друга, что произошло.

– Кто? – тонко выкрикнул отец и, устыдившись страха в своем голосе, повторил уже тверже: – Кто там? Степка, ты?

Ему не ответили.

– Не открывай! – умоляющим шепотом сказала мать.

Оставаться в постелях никому не хотелось. Не сговариваясь, встали, торопливо оделись, старясь не шуметь. Анюта оделась первой и подошла к закрытому ставнями окну. Мать тем временем зажгла лучину, комната озарилась светом. В узкую щелку можно было рассмотреть часть двора: незваных гостей не видно.

«Может, послышалось?» – спросила себя Анюта.

Но могло ли послышаться одно и то же всем троим?

В этот момент в ночной тишине раздался шорох. Отчетливый, громкий звук, который ни с чем не перепутаешь. Ту часть двора, что была ближе к курятнику и сараям, Антип посыпал речными камешками, и теперь кто-то шел по этим камешкам. Шаги были характерные: неуверенные, медленные; человек, похоже, хромал или, может, тащил что-то: в поступи не было легкости. А еще он явно не пытался скрыть своего присутствия, не таился.

– Черт тебя подери! – выругался Антип.

Куры завозились в курятнике, забили крыльями, заквохтали, и Антип вспомнил про пса, который сидел на привязи: что же он-то молчит, не лает на незваного гостя?

Словно в ответ на его мысли Полкан заскулил. Тихо, жалобно, не пытаясь грозно рыкнуть, но признавая полное превосходство и власть над собой.

– Собаку, что ли, попортил? – ахнула мать, и Анюту замутило, когда она представила, как именно могли «попортить» бедного Полкашу.

Для отца это стало последней каплей. Допустить, чтобы кто-то безнаказанно хозяйничал у него во дворе, он никак не мог. Тогда и схватил ружье, собрался выйти, шугнуть негодяя.

И споткнулся о вопрос дочери.

– Как так – не человек? – сердито спросил Антип. – Ты чего говоришь-то?

Анюта хотела ответить, но тут со стороны сарая раздался грохот: либо поленница обвалилась, либо кто-то ударил по стене.

– Человек там или нет, он мне ответит!

С этими словами, не слушая больше уговоров и возражений, Антип вышел в сени. Шаг – и вот он уже возле входной двери.

– Запри за мной! – приказал жене. – Постучу, впустишь меня. Больше никому не отпирай до рассвета, поняла?

Жена метнулась за ним, мелко-мелко закивала, чуть не плача. Антип вышел во двор.

От реки тянуло сыростью. Ночь была ясная, к тому же свой двор он знал так хорошо, что мог бы ходить по нему и с закрытыми глазами. Ступив на камешки, услышав, как они шуршат теперь уже под его ногами, Антип вспомнил тот звук – волочащийся, тяжелый, почувствовал, как в сердце мелкими и острыми мышиными зубами впился страх.

Там, в избе, рядом с женой и дочерью, он держался уверенно и властно, как человек, давно привыкший командовать. Ему нельзя было показывать своей слабости, нельзя демонстрировать ни тени сомнения в правильности своих выводов и поступков.

Но сейчас, оставшись один на один с ночью, тьмой и тем, что в ней бродило, он почувствовал себя маленьким испуганным ребенком, который знать не знает, как ему поступить, где искать защиты от зла.

Антип облизнул пересохшие губы, поудобнее перехватил ружье влажными от пота ладонями и двинулся дальше.

Толкнув дверь сарая, он громко спросил:

– Эй, кто тут есть? Выходи!

Никто не выскочил, не набросился, не ответил. В сарае никого не было. Не спуская взгляда с черного провала двери (мало ли, может, вор как-то умудрился спрятаться в тесном помещении?), Антип бочком двинулся в сторону курятника.

Тут ему пришло на ум, что там очень тихо. Некоторое время назад куры томошились, кудахтали, а теперь кругом царила просто гробовая (иначе не скажешь) тишина.

«Передохли?» – подумал Антип.

Но куры были живы. В белом свете луны он ясно видел своих несушек, но то, что открылось его взгляду, было настолько поразительно, что на какое-то мгновение даже страх прошел, уступив место любопытству.