Вернувшиеся

Его провели по нескольким коридорам и оставили в небольшом помещении, в центре которого стояла больничная кровать. Устав сидеть во время долгой поездки, он начал ходить вокруг комнаты. Затем вошли два доктора. Они попросили Юн Пея сесть за стол, после чего подвергли его целой серии медицинских проверок. Они ощупывали и тыкали его тело, измеряли кровяное давление и рассматривали зрачок глаза — причем только один. Пока первый доктор проверял его рефлексы, второй брал кровь на анализы. Все это время он спрашивал их: «Где я? Кто вы? Зачем вам нужна моя кровь? Куда вы увезли мою жену?» Но они отказывались отвечать на его вопросы.

Через несколько часов они закончили свои тесты. Он умолял их прояснить ситуацию, однако они по-прежнему молчали и даже не подавали вида, что понимали его слова. Голый, замерзший и уставший, он чувствовал себя обиженным. С ним обращались как с вещью.

— Вот и все, — сказал один из докторов.

Они ушли.

Юн Пей стоял, прижавшись спиной к холодной стене — обнаженный, дрожавший и напуганный. Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Он так и не узнал, куда его привезли. Его жизнью распоряжались незнакомые люди.

— Что же мне делать? — спросил он у пустой комнаты.

Ответом было только молчание, ничем не отличавшееся от безмолвия могилы.

Глава 7

Харольд и Люсиль сидели на веранде. Солнце, раскаляя воздух, стояло в зените, но ветер, временами приходивший с запада, делал жару более сносной. Во всяком случае, старики считали, что окружающий мир вел себя с ними тактично.

Харольд пыхтел сигаретой, стараясь не стряхивать пепел на новые штаны и голубую рубашку, которую купила ему жена. Их обычные споры и шутки сменились беспокойным молчанием. И только Люсиль иногда сердито хмурилась и бросала тяжелые взгляды на штаны супруга.

Эта напряженность овладела ими с того момента, как «вернувшимся» приказали сидеть по домам. Примерно в то же время исчезло семейство Уилсонов. Пастор говорил, что ему ничего не известно о них, но у Харольда имелось особое мнение. Последние несколько недель Фред Грин не давал им покоя. Он извел всех жителей Аркадии своим нытьем по поводу Уилсонов. Его возмущало, что «вернувшимся» позволили жить в церкви.

Харольд часто вспоминал, каким Фред был раньше. Однажды семейство Грин пришло к ним на воскресный ужин, и Люсиль попросила жену Фреда исполнить одну из ее чудесных песен. Мэри стояла посреди гостиной и пела высоким красивым голосом, а Фред сидел и смотрел на нее, словно ребенок, который наткнулся в ночном лесу на сверкающий огнями карнавал.

Она умерла от рака груди. Болезнь Мэри развилась в том юном возрасте, когда никто не думает о проверках на наличие подобных вещей. Здесь не было чьей-то вины, но Фред воспринял это как личное оскорбление. С тех пор он перестал быть тем человеком, который в трагический день 66-го года пробирался вместе с Харольдом через густые кусты, выискивая пропавшего мальчика.

Порывы ветра приносили с собой рев грузовиков и грохот тяжелых механизмов. На территории школы, в самом сердце Аркадии, возводился лагерь временного содержания. Для семейной пары это был такой же несомненный факт, как обещание жениха.

— Что, по-твоему, они строят? — спросила Люсиль, латая одеяло, которое зимой порвалось в нескольких местах.

Теперь пришла пора чинить и обновлять изношенные вещи.

Харольд пыхтел сигаретой и наблюдал за Джейкобом, который игриво бегал в кружевной тени высокого дуба. Он что-то напевал себе под нос, но Харольд не знал этой песни.

— Что, по-твоему, они строят? — спросила Люсиль, повысив голос.

— Клетки, — ответил ее муж, выпуская изо рта клуб серого дыма. — Казармы и клетки.

— Клетки?

— Для мертвых.

Люсиль перестала обшивать заплатку. Она опустила одеяло на пол веранды и аккуратно сложила в коробку швейные принадлежности.

— Джейкоб, милый?

— Да, мэм.