Верные до конца

А XX век еще не наступил и никому ничего не может пока обещать. Пробуйте, добивайтесь сами того, о чем мечтаете, чего хотите.

XX — это не XVII. Можно нацепить на себя боярские длиннополые хламиды, отпустить бороды, но не вернуть абсолютизма, московской тишины. Невозвратимо кануло в небытие крепостное право. Капитализм домонополистический перерастает в монополистический. Образуются картели и синдикаты. Они монополизируют производство, сбыт, транспорт. Промышленный и банковский капиталы, сливаясь, создают капитал финансовый. И он теперь диктует свои условия и промышленности, и сельскому хозяйству. Капиталы незримо проникают через рубежи государств, завоевывают рынки, колонии. Идет борьба за передел ранее поделенного мира. Обостряется борьба между трудом и капиталом.

XX век еще не настал, но он уже властно стучится в двери фабричных бараков. Тянет за сигнальную веревку заводского гудка, возвещая о новых, еще «невиданных мятежах».

Кружки, чисто экономические забастовки — достояние прошлого. В новом веке рабочий должен победить, обязательно победить. А для этого нужно воздействовать на все слои населения. И главное — стать авангардом в войне за свободу, гегемоном в общенародной борьбе с царизмом.

К этому призывают социал-демократы.

Новый министр внутренних дел Сипягин продолжал старую политику, но с еще большим рвением, чем его предшественники — всякие Толстые, Дурново, Плеве, Занки. Оп любил посмеяться над ними, вспоминая едкий стишок:

Наше внутреннее дело
То толстело, то дурнело,
Заикалось и плевалось,
А теперь в долги ввязалось,
И не дай бог, если вскоре
Будет мыкать только горе.

Но горе мыкали только крестьяне, рабочие, а помещики получили из рук царизма подарок в виде проданных им за бесценок казенных земель в Сибири. Вдруг выяснилось, что для императорской охоты не хватает тех лесов, которые были отведены раньше. Ну как можно терпеть ущемление царской охоты? Конечно же, площади лесов должны быть расширены. И они были расширены.

Зато права студентов урезаны.

А права рабочих?

Но полно, у рабочих не было прав, даже право продавать свои руки было ограничено потребностью в лих руках и полицейской рекомендацией.

Не было прав. Зато о пролетариях «пеклись» сановные правители России. Положение рабочих изучает особая полномочная комиссия. Приходит в ужас. В секретном докладе царю, не сгущая красок, она обрисовывает безысходное положение рабочего класса России и рекомендует «усилить охрану на заводах и фабриках из расчета один городовой на 250 рабочих». Создать фабричную полицию за счет заводчиков.

Городовые и полицейские «улучшат» положение рабочих!

XX век угрожал голодом 30 миллионам крестьян. II массовой безработицей пролетариям.

И как мера по борьбе с голодом — организация принудительного труда. «Паразит собирается накормить то растение, соками которого питается» — это слова отлученного от церкви писателя Льва Николаевича Толстого.

И снова забастовки рабочих, студентов.

Студенты волновались и волновали своих либеральных мамаш и папаш, но те отсиживались в стороне.

На поддержку студентов встали рабочие. Хотя у них и не было сыновей, учившихся в университетах: их дети с восьми лет гнули спину у станка и не умели писать. Хотя студенты требовали, например, восстановления корпораций, а многие рабочие и значения слова-то этого не понимали. Но поддержали.

Студенты бастовали. Студенты митинговали.

Рабочие рвались на улицу, завоевывали ее, увлекали за собой.

Самый неугомонный, самый революционный российский пролетариат боролся за гегемонию в общенародной борьбе с царизмом. И стремился всякое проявление недовольства поддержать и возглавить.

Уже прокатилась волна демонстраций в Харькове и Москве.

Это было начало тех грандиозных битв, которые, как снежный обвал, нарастали, чтобы потом разразиться громовым ударом.

Рабочий люд все более и более подходил к мысли, что одни забастовки, стачки и демонстрации не принесут ему ни облегчения, ни тем более победы. Можно было забастовать и потребовать повышения расценок, отмены штрафов, можно даже добиться этого у администрации. Можно было заставить правительство вмешаться во взаимоотношения между рабочими и хозяевами, издать кое-какие законы, ограничивающие произвол фабрикантов. Но проходило немного времени, и все эти «победы» сводились на нет.

Опыт, горький опыт постепенно убеждал рабочий класс, что без изменения политического устройства страны никакая экономическая борьба ни к чему не приведет.

Исковым трудом своим, мозолями, потом, всею жизнью своих отцов пролетариат выстрадал лозунг «Долой самодержавие!». И в него вложено все: и мечта голодного о куске хлеба, и забота отца о несчастных, голых, неграмотных детях, и видение нового мира, в котором хозяином будет труженик.

«Долой самодержавие!» От этого лозунга шарахается в сторону трусливый либерал. Его не хотят признать и те, кто проповедует экономизм. Он вызывает истерический окрик полицейского офицера: «Огонь!»