Я рос немного отшельником, часто испытывал страх и всегда старался подавить свои слабости. И смелостью не отличался. Например, в детстве мне говорили, что я ни в коем случае не должен потерять свой «пуповинный амулет», полученный при рождении, ибо, как утверждалось, тем самым я рискую посвятить всю оставшуюся жизнь поиску своей души, и мысль эта наполняла меня священным ужасом. Она была настолько навязчивой, что я дотрагивался до амулета, закрепленного на поясе, по многу раз в течение дня, а ночью перед сном долгое время выбирал безопасное место, где его можно было бы спрятать. Я очень боялся, что кто-нибудь подкрадется ко мне спящему и украдет мою душу. Братья, родители и даже сестра смеялись над моими страхами, заявляя, что уж их-то души никто не осмелится украсть!
Одежды на мне было мало: набедренная повязка из оленьей шкуры, продетая через пояс спереди и сзади, свисающая по обеим сторонам. На ногах – мягкие мокасины из оленьей кожи, на руках – кожаные повязки. Зимой я утеплялся, облачаясь в рубашку и штаны из оленьей шкуры. Мои черные волосы рассыпались по плечам. Я не любил заплетать их в косы и пучки: мне казалось, что от этого они будут только сильнее курчавиться. Многие часы я проводил, занимаясь отделкой своей одежды бусинами и перьями, пытаясь сделать ее особенной. Мне хотелось отличаться, выделяться из толпы, чувствовать к себе особое отношение заслуженно, а не потому лишь, что я такой низкорослый и щуплый Я ждал, молился Великому Духу о том, чтобы настал день, когда у меня будет свой собственный пони, потому что тогда меня будут воспринимать всерьез. Лошади были в нашей жизни далеко не всегда. Они стали одним из тех немногих действительно стоящих даров, которые принес с собой белый человек, придя на наши земли. Раньше мы оседло жили в земляных домах, но с появлением лошадей и белого человека стали жить в типи,[10] которые легко разбирались и перевозились с места на место. Численность бизонов сокращалась, по мере того как белый человек охотился на них и убивал их, торя дорожку своим огромным стадам европейского скота. Итак, мы перемещались и перемещались, следуя за стадами бизонов, которые раньше вольготно паслись, где им вздумается. Были у нас и проблемы с другими вытесненными племенами, потому что они заняли землю, которая раньше была нашей.
Я научился ездить верхом, когда мне было шесть лет, но своего пони у меня пока не было. Мои домашние не могли не признать, что езжу я хорошо и с пони обращаюсь уверенно, но они не считали меня достаточно взрослым для того, чтобы разрешить обзавестись собственным скакуном. Вместо этого, после того как я научился ездить верхом, они позволили мне выбрать себе щенка. Из всего помета ко мне подошла одна-единственная собачка. Я решил взять ее, потому что, как и я, она была некрупной для своего возраста; шкура ее была серой и мохнатой, похожей на волчью, а глаза поблескивали янтарем. Я назвал ее Пейот[11] в честь растения, которое применяла моя мать-целительница, потому что, хотя собака выглядела совершенно непримечательно, как это растение, для меня она действительно стала чем-то волшебным, подобно тому, как пейот обретал магические свойства в руках матери.
Я смастерил для Пейот кожаную упряжь и хомут, украсил их бусинками, раковинами, вырытыми из почвы, и полосками раскрашенной кожи, и таким образом перевозил на Пейот свои пожитки. Я водил ее вокруг типи, перевозил на ней вещи до своего места для игр, представляя, что она – моя лошадка. Я настолько увлекался этой игрой, что временами заговаривался и становился объектом насмешек. Кое-кто из парней даже угрожал, что мне дадут новое имя – «Мальчик с собакой вместо лошади».
Пейот и я росли и учились вместе. Два года спустя никто уже не осмеливался смеяться надо мной, потому что мой тщедушный щеночек превратился в большое, внушающее трепет, поджарое, похожее на волка животное с огромными зубами. Она хищно скалила их на ребят, которые пытались разозлить меня, и те быстренько ретировались. Это вызывало у меня улыбку. Ее шерсть выросла густой, и теперь Пейот не была страшна любая непогода. Она каждый день плавала в озерах и реках, даже очень холодных. Как же мне хотелось, чтобы я тоже мог расти так быстро и мощно, как она. Подчас я мечтал о том, чтобы уметь принимать облик других созданий, и в этих мечтах я, словно ветер, носился по равнинам не на двух, а на четырех ногах. Иногда мне даже представлялось, что я лечу, сидя верхом на лошади.