Наконец я нашел их: все они были мертвы, и тела, обожженные и оскверненные, были кое-как свалены одно на другое. Видимо, здесь побывало какое-то чужое племя или хентане (белые люди). Нанесенные покойным увечья, казалось, носили церемониальный характер, но это вполне могло быть обманом, попыткой обставить дело так, будто здесь неистовствовало другое племя, а не белые чужаки. Ни одного человека не оставили в живых. Моя загадочная волшебница-мать, мой бравый отец, любимые братья и сестра перед лицом смерти оказались не такими уж особенными. Кого-то убили выстрелом, кого-то закололи ножом. Я плакал над их мертвыми телами и думал, что жизнь моя кончена. Я сверлил взглядом развалины каждого типи, но никто, никто не выходил мне навстречу. Я остался совсем один. Точнее, только я и остался.
Да, я знал, что такое случалось и прежде. Недавно нам сообщили ужасную новость о резне, которую учинили над нашими людьми белый вождь и его многочисленные конные солдаты. Они атаковали мирные шайеннские поселения Черного Котла и Белой Антилопы в Сэнд Крик.[12] Там было много детей, женщин и стариков, неспособных защитить себя. В тот день они убили чуть ли не две сотни человек из шайеннов и арапахо.[13] Солдаты взяли части их изувеченных мертвых тел с собой в качестве трофеев, как это произошло и в моей деревне. Было похоже, что нас постигла та же участь, что и обитателей Сэнд Крик; на этот раз убиты были и все мужчины. Лошадей и собак тоже не было: либо они убежали, либо их насильно увели за собой. Остались только мы с Пейот.
Я провел многие часы, вытаскивая тела своих близких из кровавой груды, и соорудил над ними пирамиду из камней. Затем сел на пыльную землю, опершись на развалины типи, и безутешно заплакал. Мне стало решительно все равно, что близкие относились ко мне как к ребенку. Я был бы даже рад, если бы на самом деле был ребенком, лишь бы только они вернулись, пусть бы себе дразнили сколько хотят. Я не боялся того, что учинившие это кровопролитие могут вернуться и убить меня. Жить или умереть – этот выбор меня не волновал. Ничто не имело значения. Пейот уткнулась носом в мою ладонь и обнюхала меня. Я погладил ее по голове. Мой единственный друг. Она – вот кто имел значение.
Затем я услышал, как в подлеске что-то шуршит. Пейот зарычала, шерсть ее встала дыбом. Мы вместе поползли в сторону, откуда доносился шорох, Пейот яростно скалила зубы, я подобрал сломанное копье и вытянул его перед собой. Движения не было. Я закричал, запрыгал. Но из-за куста по-прежнему никто не показывался. Я осторожно развел ветки, чтобы посмотреть, кто же там прячется. Это был жеребенок, белый, грязный, голодный; на вид ему было месяцев десять от роду.
Судя по всему, его бросили тут как недостаточно взрослого и, следовательно, бесполезного (каковым и я чувствовал себя в своей семье). Или же он убежал от налетчиков и сейчас вернулся, пытаясь найти свою мать. Жеребчик зафыркал, когда унюхал во мне человека, а значит – возможного помощника, и встал передо мной, дрожащий и слабый, позволяя мне ощупать свое тело в поисках ранений. Он был цел и невредим, как и я, он был перепуган до смерти, как и я. Мы были одиноки, но нашли друг друга. Пейот прекратила рычать и лизнула нового знакомого в нос в знак дружбы. Наконец-то у меня был свой собственный конь, но цену за это мне пришлось заплатить поистине убийственную.
Под слоем грязи жеребенок оказался чисто белым, лишь на крупе у него было несколько черных пятнышек. Мне удалось найти для него воды и пищи, хотя он бы, конечно, предпочел материнское молоко. В течение нескольких дней я сомневался, что он выживет, но жеребенок оказался крепким. Какое-то время я провел здесь же, на территории поселения, полагая, что кто-то из моего племени мог остаться в живых и придет сюда. Затем, когда так никто и не пришел, я стал опасаться, что убийцы могут вернуться и лишить меня жизни, которая в компании моих четвероногих спутников вновь обрела хоть какой-то смысл. Это было унылое, зловещее место, которое я когда-то называл своим домом. Мертвые тела начали гнить, и нам троим нужно было подыскивать себе укрытие, когда волки приходили поживиться их плотью. Потом на пир слетелись и пернатые падальщики. Я знал, что оставаться больше нельзя, ведь налетчики могли вернуться в любой момент, да и я был не в силах захоронить всех людей своего племени, так что я, по сути, унижал их достоинство уже тем, что смотрел, как разлагаются их лежащие на земле тела.