Верные друзья

— Ваше мнение, профессор? — Лапин заговорщически наклоняется к уху Чижова. — Как наш больной?

Чижов пожимает плечами:

— Процесс развивается нормально. — Подумав, он добавляет: — Но должен сказать откровенно, что идея с плотом — не самое лучшее, что могло тебе прийти в голову. Недурной отдых!

— А твоя дурацкая шутка с деньгами?! — тихо и сердито отвечает Лапин и встает. — Не будем считаться, Чижик! У нас же, милый мой, не увеселительная прогулка, а серьезное научно-психологическое мероприятие. Так сказать, испытание огнем и железом!

Он подходит к Нестратову, спрашивает:

— Грустим?

— Красиво! — неожиданно и совершенно не в тон заданному вопросу отвечает Нестратов, и Лапин, даже поперхнувшись, восторженно кричит:

— Красиво?! Ах ты, пропади ты пропадом! Профессор, вы слышите, что говорит академик? Он говорит, что ему здесь нравится…

Нестратов тычет носком ботинка в настил плота:

— Мне не здесь нравится. Мне — вон где нравится! — И он обводит широким жестом руки гладь Камы, высокое небо с быстрыми и легкими вечерними облаками, зеленые берега.

Наступает молчание.

За деревьями на берегу открываются палатки пионерского лагеря. Стайка голоногих ребят с визгом и хохотом мчится к воде. Звучит отчетливый и звонкий сигнал пионерского горна.

Лапин произносит нараспев:

— Спать, спать по палаткам!‥

— Тьфу ты, какая вдруг старина примерещилась, — медленно, со странной улыбкой говорит Чижов, — лефортовская окраина, речка Яуза…

— Наш дырявый фрегат, — подхватывает Лапин.

— А это помните? — спрашивает Нестратов. Расстегнув ремни чемодана, он открывает ключом замысловатый замок, поднимает крышку и достает с самого дна затрепанную ученическую тетрадь, на обложке которой корявыми буквами написано: «песильник».

— Песенник! — благоговейным шепотом произносит Лапин. — Честное слово, это же наш, тот самый, лефортовский песенник! А я ведь думал, что ты все позабыл, капитан.

— Как видишь, не все, — усмехается Нестратов.

Чижов после паузы торжественно предлагает:

— Что ж, братцы, споем, раз такое дело?

Лапин листает тетрадь.

— Которую?

— Открывай пятнадцатую страницу.

— Там же дырка прожженная, — задумчиво улыбается Лапин.

Чижов берет гитару, настраивает ее и, закинув голову к небу, начинает:

В тот год еще будила нас
Походная тревога,
Царицын, Фастов и Донбасс,
Военная дорога…

Чистым баритоном вступает Лапин:

И шли полки в последний бой,
Вперед — сквозь непогоду,
За отчий дом, за край родной,
За счастье и свободу.

И низким, как рокочущий гром, басом подхватывает песню Нестратов:

Ну что ж, друзья! Споем, друзья!
Споем про дальние края,
Про битвы и тревогу,
Про то, как он, и ты, и я,
Про то, как вышли мы, друзья,
В нелегкую дорогу!

* * *

Смеркается.

Вдалеке, за речным перекатом, появляется ярко освещенный, ослепительно белый на фоне потемневшего неба пароход «Ермак». Он быстро нагоняет плывущий по течению плот.

Несется над водой песня:

Припомним славные года
Работы и ученья,
Мы возводили города,
Меняли рек теченье.
Турксиб, Донбасс и Днепрострой,
Овеянные славой!
Как много дел для нас с тобой
Для паренька с заставы.

Громовой бас Нестратова перекрывает голоса Лапина и Чижова:

Ну что ж, друзья! Споем, друзья!
Споем про синие моря
И вдохновенья ветер…

Пароход подходит близко. Уже становятся отчетливо видны освещенные бортовыми огнями фигуры людей, стоящих на верхней палубе и внимательно слушающих песню.

Про то, как он, и ты, и я,
Про то, как жили мы, друзья,
На этом белом свете!

Люди на палубе аплодируют.

Последние лучи заходящего солнца ярким пламенем освещают корму, на которой стоят Наталья Сергеевна Калинина и Катя. Нестратов толкает Чижова:

— Ты взгляни. Чижик, какие красавицы, а?!

— И верно! — искренне восхищается Чижов. — Взгляни, Александр Федорович!

Лапин медленно поднимает голову и вдруг, вздрогнув, стремительно вскакивает.

Все дальше и дальше уходит по реке пароход.

— Что ты? — смотрит на Лапина Нестратов. — Что с тобой?

Лапин отвечает не сразу:

— Да нет. Почудилось.

И, потянувшись за гитарой, он трогает пальцами струны, усмехается и с внезапной силой начинает петь:

На заре туманной юности
Всей душой любил я милую,
Был у ней в глазах небесный свет,
На лице горел любви огонь…