Верный меч (ЛП)

Я услышал шаги за спиной и успел заметить, как тень метнулась из-за колонны к двери. У нее было преимущество в расстоянии, но бегал я быстрее, и, прежде, чем она успела схватиться за ручку, я настиг ее, положил руку ей на плечо и развернул лицом к себе. Она издала сдавленный крик, пытаясь вырваться, но я держал ее крепко.

Мне потребовалось немного времени, чтобы разглядеть ее, но потом она перестала отбиваться и я узнал ее: белая в лунном свете кожа, морщинки у глаз, усталость и печаль, как будто она видела все горе мира, и мечтала освободиться от этой тяжкой ноши.

Эдгита.

Она попыталась освободить руку, и я понял, что все еще сжимаю ее запястье. Я разжал пальцы.

— Циркатрисса здесь рядом, — сказала она по-французски с сильным акцентом. — Если я сейчас закричу, она услышит меня, и ты испытаешь на себе гнев матери-настоятельницы.

Если она предполагала испугать меня, то это был слабый аргумент.

— Тогда вам придется объяснить, почему вы не в своих покоях, — ответил я. — И что вы делали в доме для гостей?

Она смотрела на меня, сжав губы и не говоря ни слова. Я вытащил из-за пояса ее письмо и помахал им в воздухе.

— Что это? — спросил я.

Она ответила спокойным и твердым взглядом.

— Оно предназначено для твоего господина.

— Что в нем написано?

— Ты ожидаешь, что я скажу тебе?

Я погрозил ей пальцем.

— Я могу прочитать его сам, и тогда все узнаю.

Она смотрела на меня с явным сомнением, подозревая обман, ибо с какой стати я, рыцарь, могу вдруг оказаться грамотным человеком?

— Я не могу остановить тебя, — сказала она наконец. — Все, что я могу, это отдать тебе письмо и надеяться, что ты выполнишь свой долг.

Я снова убрал свиток за пояс, я собирался вернуться к нему позже.

— Сегодня вы говорили с Гилфордом, — сказал я. — О чем вы поспорили?

— Я сказала, что не верю слову его господина, — ответила она. — Он слишком свободно дает обещания, которые не собирается исполнять.

— Обещания? — удивился я. — Какое обещание он не выполнил?

Казалось, она уже не слышит меня.

— Это тем более смешно, когда ваши люди обвиняют Гарольда в нарушении клятвы.

Конечно: несколько лет назад Гарольд принес герцогу Гийому вассальную присягу, обещая поддержать его претензии на королевство. Клятва была дана над святыми мощами, которые он разбил, когда захватил корону для себя. И вот теперь он был мертв, убит на поле битвы при Гастингсе.

— Ваш муж был клятвопреступником и узурпатором, — сказал я ей.

— Он был хорошим человеком, — ответила она, и я видел слезы, закипающие в уголках ее глаз. — Он был добрым, честным и правдивым во всем, и бесконечно преданным своим друзьям. Твой господин не гнушался быть одним из них, по крайней мере, до своего предательства.

— Мале предал его? — спросил я. — Каким образом?

— Добровольно присоединившись к вторжению вашего герцога, — она почти выплевывала слова. — И даже сейчас, после смерти Гарольда, он продолжает предавать его память. Он и его прихвостень Гилфорд.

— Гилфорд? Что вы имеете ввиду?

Но она опять говорила со своими мыслями.

— Хотя, он не виноват, — произнесла она с нарастающим гневом в голосе. — Он не что иное, как слуга своего хозяина; он просто делает, что ему говорят. Он служит неправому делу. Я доверилась Гийому, и вот чем он отплатил мне.

— Я вас не понимаю, — пожалуй, я говорил с ней слишком строго, но я уже устал от ее загадок.

Очевидно, она думала, что как человек Мале, я знаю больше, чем было на самом деле. Хотя это давало мне некоторые преимущества.

— Больше двух лет прошло с тех пор, как Гарольд погиб, — сказала она. — Два года, с тех пор, когда я стояла на поле битвы и смотрела на него, лежащего там в крови. Неужели он думает, что я не горюю, что я не заслуживаю права знать?

— Знать что? — спросил я, но она уже отвернулась, ее рыдания эхом отражались от стен и сводов собора.

За окном мелькнул проблеск оранжевого света. Циркатрисса, подумал я, ожидая, что дверь сейчас откроется, и монахиня войдет внутрь. Но она этого не сделала, и через мгновение свет двинулся дальше. Даже если она не собиралась войти в церковь, она была где-то рядом.

Я выругался себе под нос. Если нас поймают вместе, последствия будут серьезными, особенно для Эдгиты. Опять вспомнились побои, перенесенные мною в детстве; были ли предусмотрены такие наказания в Уилтуне? Более вероятно, что поймав ее с мужчиной ночью в церкви, ее попросту выгонят из монастыря. Я не хотел такого наказания даже для вдовы узурпатора. Даже несмотря на все ее богатства и личные покои, я видел перед собой просто сломленную женщину. Все, что у нее осталось — это жизнь в монашеском смирении и подчинении. Что еще было у нее в этом мире?

— Пойдемте, — сказал я ей. — Мы не можем оставаться здесь.