— Это может подождать еще день, — ответил Гилфорд. — Но завтра на рассвете надо ехать обязательно.
Он отошел к двери в дальнем конце зала и дал мне знак следовать за ним. Я нахмурился, не понимая, что ему нужно, взглянул на дружинников, но они болтали между собой, и, наконец, пошел к нему.
— Я вижу, что тебя что-то беспокоит, — сказал священник, как только мы отошли подальше от остальных.
Конечно, он был прав, в последнее время меня волновало слишком много вещей. Но я еще не был готов говорить с ним; после вчерашней ночи я неловко себя чувствовал в обществе капеллана.
— Я просто устал, — ответил я.
Он прищурился.
— Ты уверен?
— Совершенно уверен.
Англичанина моя отговорка не убедила, но он положил руку мне на плечо.
— Помни, что Господь всегда готов выслушать тебя, когда бы ты ни заговорил с ним.
— Буду помнить, — сказал я.
В последнее время мне все никак не удавалось помолиться, как следует.
— Это хорошо. — он опустил руку и отодвинулся. — Сейчас я должен кое-что обсудить с Робертом. Однако, если хочешь, я могу исповедовать тебя позже.
— Может быть.
Я не знал, что еще могу сказать ему. Я почувствовал, что сейчас опять зевну, и крепко сжал челюсти.
Он кивнул.
— Очень хорошо.
Гилфорд повернулся и пошел через зал к лестнице, а я вернулся к очагу, где огонь полыхал пуще прежнего.
— Что это было? — спросил Эдо.
— Ничего важного, — теперь я мог зевать сколько угодно, сидя на своем табурете у огня.
— То есть, нас это не касается, ты имеешь в виду. — он смотрел прямо на меня, на лицо падала тень, но глаза глядели не дружелюбно.
— Что? — я коротко взглянул на него, озадаченный вопросом, но он больше ничего не сказал, с горечью поджав губы.
Уэйс встал и повернулся к нам, прерывая неловкое молчание.
— Мы собираемся размяться во дворе, — сказал он. — Не хочешь присоединиться к нам?
Я покачал головой.
— Позже. — руки и плечи болели с прошлой ночи, и я еще не настолько проснулся, чтобы быть полезным даже в бою на палках. — Попробую-ка я поспать еще немного.
Уэйс кивнул, поправил ножны и пошел к задней двери. Радульф, Филипп и Годфруа последовали за ним. Эдо поднялся последним, но остановился, будто собираясь что-то сказать мне, потом словно передумал и вышел вслед за ними.
Я сидел в одиночестве и пытался сообразить, чем мог обидеть Эдо, но разумного объяснения в голову не приходило. В конце концов, я сдался и действительно попробовал заснуть. Однако, было уже позднее утро, и с улицы неслись крики людей и животных. А с заднего двора слышались голоса моих парней, их смех, прерываемый стуком дубовых палок по липовым щитам.
Вскоре я вообще отказался от идеи поспать днем и, усевшись за стол в зале, занялся моим мечом. Его края снова притупились во время боя, а там, где мой клинок сталкивался с лезвием небритого убийцы, остались небольшие углубления. Я, как мог, пытался сгладить их точильным камнем, но он бил сильно, и сталь не выпрямлялась.
Не знаю, как долго я сидел там, правя клинок и рассматривая вмятины на железе, но со стороны лестницы раздался скрип; я оглянулся и увидел спускающегося Роберта.
— Милорд, — сказал я.
— Танкред, — ответил он. — Я ожидал увидеть тебя с твоими товарищами во дворе. Я слышал их из верхних комнат. — он посмотрел на меч в моих руках. — Отличное оружие.
Я положил клинок на стол рядом с точильным камнем.
— Его дал мне ваш отец, когда принял к себе на службу, — сказал я.
— Помню, в молодости у меня был подобный. А сейчас я предпочитаю более быстрый клинок.
Он выдернул меч из позолоченных ножен и сделал несколько выпадов в воздух. Его меч был тоньше моего, с более ярко выраженным сходом лезвия и на полфута короче; внешне он был больше похож на английский сакс. Я знал, что у такого оружия недостаточно веса ни для того, чтобы разбить щит противника, ни чтобы пробить кольчугу. Это было отличное колющее оружие, идеальное, чтобы добить поверженного противника, но малополезное в настоящем бою. Я от души понадеялся, что у младшего Мале есть мечи посерьезнее этой зубочистки.
Он вложил меч в ножны и сел рядом со мной.
— Гилфорд сказал, что завтра рано утром вы уедете.
— В Уилтун, — сказал я. — Ваш отец хочет, чтобы мы доставили туда послание.
Его лицо помрачнело.
— Как это на него похоже, — сказал он, — Посылать людей с ничего не стоящим поручением, когда враги ломятся в ворота. Ты знаешь, кому предназначается это письмо?
— Нет, милорд.
— Уилтун, — повторил он, рассеянно теребя занозу на столе. — Думаю, оно для Эдгиты.
— Эдгита? — я не слышал этого имени раньше.
— Она одна из монахинь в тамошнем монастыре, — сказал Роберт, — Хотя раньше она была очень важной персоной.
Для меня это было полной новостью. Я уже не думал, что после вчерашних приключений меня можно еще чем-то удивить.
— Что вы имеете ввиду? — спросил я его.
Заноза подалась с тихим треском.
— Не спрашивай, — сказал он, вздохнув. — Важно, чтобы ты вовремя вернулся в Эофервик.