Верный Руслан. Три минуты молчания

– Как я тебя потом найду?

– Я сама тебя найду. Телогрейку скидывай.

Сама мне её расстёгивала и морщилась. Потом стащила с плеч.

– Надоело – в соли-то ходить?

– Да уж надоело…

– Ну вот, как я хорошо-то придумала. Ну, я – живенько.

Клавка убежала с телогрейкой, и я тогда скинул с себя всё, бросил шмотки в угол у двери. Там для них и было настоящее место. Кабинка была просторная, не то что наша на СРТ, и с зеркальцем. Я себя увидел – волосы слиплись от солёной воды, щёки запали, глаза как-то дико блестят. Тут поёжишься! И куда ещё такого пускать в приличную кают-компанию?

Я встал под душ. Но пошла какая-то тёпленькая, сколько я ни крутил – я всё не мог согреться. Или такой уж холод во мне сидел – в костях, наверное. Или там, где душа помещается. Я всё зубами дробь выбивал и дрожал, как на морозе.

Кто-то ко мне постучался. Я и вспомнить не успел, задвинул я там щеколду или нет, как дверь откинулась. И Клавка сказала:

– Я не смотрю. Вот я тебе зашила. И полотенце тут возьмёшь.

– Спасибо.

Я к ней стоял спиной. Клавка спросила:

– Что у тебя с плечом?

– Ничего.

– Вот именно – «ничего»! Оно же у тебя всё синее. Просто чёрное. Господи, что там с вами было?

– Да всё прошло. Вода вот – еле тёплая.

Клавка подошла, завернула рукав и попробовала воду, потом выкрутила кран, постучала кулаком по смесителю. И там заклокотал пар. Пробку, наверно, прорвало – из ржавчины.

– Видишь, тут всё с хитростью. Ну, теперь хорошо?

– Ещё погорячее нельзя?

– Что ты! Я бы и минуты не вытерпела. Вон как ты намёрзся! – Она помолчала и вдруг припала к моему плечу, к больной лопатке. Я её волосы почувствовал и как покалывает серёжка. – Такой красивый, а плечо – синее. Зачем же так жить глупо!

– Намокнешь, – я сказал.

– Намокну – высушусь. Дай я тебе разотру.

Но не потёрла, а только гладила мокрой ладонью, и это-то, наверно, и нужно было, боль понемногу проходила. И холод тоже.

Она сказала:

– Ты дождись меня. Ладно?

– Куда ты?

– Ну… надо мне. Посидишь, отдохнёшь… Запрись только. А то тебя ещё кто-нибудь увидит.

Опять она куда-то умчалась. А я посидел на скамейке, пока меня снова не зазнобило. И я даже заплакал – от слабости, что ли. И опять стал под душ. Я решил стоять, пока она не придёт. Целый век её не было. И я вдруг увидел, что мне всё равно без неё не уйти – она всё моё барахло куда-то унесла.

Наконец она пришла.

– Хватит, миленький, ты уж багровый весь, сердцу же вредно.

– Куда унесла? – я спросил.

– В прачечную, в барабан кинула. Всё тебе живенько и постирают, и высушат, я попросила. Ты не спеши, там ещё долго речи будут говорить. Халат мой пока накинешь.

– Тот самый? С тюльпанами?

– Тот самый. Какая разница? Девка ты, что ли?

Я попросил:

– Ты отвернись всё-таки.

– Да уж отвернулась. В халате ты мне совсем, совсем не интересен. Не то что в курточке. Правда она утонула?

– Да.

– Ну, приходи давай. Четвёртая дверь у меня налево, по этой же стороне.

Коридор весь как вымер, и я до четвёртой двери дошлёпал спокойно. В каюте горел ночник на столике, и чуть из коридора пробивался свет – сквозь матовое стекло над дверью. Иллюминатор заплёскивало волной, и она тоже светилась – голубым светом.

Клавка стояла у столика спиной ко мне.

– С кем ты тут? – Я две койки увидел.

– Вот на эту садись. Валечка ещё тут, прачка. Которая как раз тебе стирает. Как говорится, две свободные с отдельным входом.

– Две – это уже не с отдельным.

– На то, миленький, существуют вахты. Шучу, конечно. Ну, согрелся хоть?

– Как будто.

– Поешь теперь? Мне тебя покормить хочется.

Клавка повернулась ко мне. На столике у неё поднос стоял, накрытый салфеткой.

– Спасибо. Да мне-то не хочется.

– Ну, попозже. Просто ты перенервничал. Ну, а что ты хочешь? Выпить – хочешь? Совсем захорошеешь.

– Это вот – да.

– Водки тебе? Или розового?

– У тебя и то, и то есть?

– А зачем же Клавка живёт на свете!

Я засмеялся. Я уже пьян был заранее.

– Налей розового.

Клавка быстро ввинтила штопор, бутылку зажала в коленях, чуть покривилась и выдернула пробку. Я смотрел, как она наливает в фужеры.

– Себе тоже полный.

– Конечно, полный. За то, что ты жив остался. Ну, дай я тебя поцелую. – Клавка ко мне нагнулась, голой рукой обняла за шею, поцеловала сильно и долго-долго. Даже задохнулась. – Ну, живи теперь. Меня хоть переживи.

Она смотрела, прикусив губы. И я себя снова чувствовал молодым и крепким, жизнь ко мне вернулась. Я уже пьян был по-настоящему – и вином, и теплом, и Клавкой.

– Клавка, тебе идти надо?

– Конечно, надо. Но ты же меня дождёшься?

– Дождусь.

– Не умри, пожалуйста. Не умрёшь?

Она подошла к двери – без туфель, в чулках, – задвинула замок.

– Клавка, тебя же там хватятся…

– Ну, хватятся. Разве это важно?

– Что же важно, Клавка?