Верочка

Большая чёрная лошадь широко кидала стройными ногами, и по временам слышался удар подковы по обнажённой мостовой. Извозчик с узкими плечами и ваточным тазом сидел как кукла, покрикивая: «О!.. гись!» — и мы мчались по Невскому, с его бесконечными магазинами и двухсаженными зеркальными окнами, по Большой Морской, похожей на наш Почаевский проспект, по широкой и просторной Литейной, по Дворцовой и Английской набережным. Колоссальные здания, украшенные статуями, хмуро глядели на пустынную, белую Неву. Тот берег был почти неприметен, и только золотая игла Петропавловской крепости, где часы уныло играли четверти, пронизывала туман. Я видел Николаевский мост. Тёмные бронзовые херувимы по четырём углам Исакия, казалось, вот-вот вспорхнут и улетят, — они расплывались в мглистом воздухе точно призраки.

Я нарочно старался глядеть по сторонам, на всё обращал внимание, мне хотелось занять мозг новыми впечатлениями. Но я всё видел, многим, как будто, интересовался, и ни на минуту не забывал о них.

Лошадь пошла шагом.

На Невском фонари ещё не горели. В белесоватой дымке погасающего дня медленно двигались экипажи двумя потоками, один направо, другой налево. В богатых санях и в ландо сидели нарядные дамы, офицеры в шинелях, франты в цилиндрах.

Мой лихач должен был тихонько ехать за другими. Чья-то лошадь дышала у меня над головой, и я слышал французские и немецкие фразы, смех детей и девушек, басовые ноты мужчин. Направо шёлковый платок огненным пятном краснел на чёрной меховой полости саней, занятых двоими. Я пристально взглянул на девушку, которая держала его в одной руке. Девушка обернулась, и наши взгляды встретились.

— Саша! — воскликнула она.

Это была Верочка.

Сергей Ипполитович тоже увидал меня. Он комически пожал плечами, без тени неудовольствия, и, покачав головой, улыбнулся мне как друг или как джентльмен.

Я поклонился им и, в свою очередь, улыбнулся. Сердце моё страшно забилось. Я им… искренно обрадовался.

Сейчас же я поехал к ним. Сергей Ипполитович поселился, как и говорил, на Большой Морской. У него была прекрасная меблированная квартира. По крайней мере, с первого взгляда она производила выгодное впечатление: всюду бронза, по углам мраморные бюсты. Сдавал её какой-то доктор, которому не повезла практика.

Сергей Ипполитович, раздевшись и войдя в зал, пожал мне руку. Верочка подставила нахолоделую на улице щёчку. Щёчка была свежа как майская роза ранним росным утром. Я поцеловал и обнял Верочку крепче, чем обыкновенно. В ответ она скользнула по мне ярким, несколько недоумевающим взглядом и исчезла в следующей комнате — переодеться.

Дядя усадил меня на диванчике, в беседке, устроенной из тощих олеандров и драцен, и молчал. Мне было неловко.

Стемнело. С улицы в намёрзлые окна проникали лучи газа и быстро тонули в ярком палевом свете керосиновых ламп, горевших в зале. Я смотрел на дядю, при этом двойном свете, и противоположные чувства боролись во мне.

— Соскучился в ***? — спросил, наконец, Сергей Ипполитович, закуривая сигару.

Мне показалось, что он закурил её в замешательстве. Обыкновенно, он курил сигары только после обеда. Протянув мне портсигар и не ожидая ответа, соскучился ли я, он продолжал:

— Здесь, разумеется, веселее. Что ни говори — столица. Масса удобств. Ты видал сегодня — великий князь ехал? Здесь всё дешевле. Возьми квартиры. Где в*** за восемь рублей в сутки найдёшь ты этакой… appartament?

— Так тебе тоже сюда захотелось? — начал он, пососав сигару. — Чудак! Надо было сказать — вместе поехали бы. Ты на Невском? Давно? Два дня? Не было адреса? Гм! Это непорядок. Оно, впрочем, понятно. Теперь мы в либеральном периоде. Либеральные веяния!.. А я заметил, что непорядок идёт у нас об руку с либерализмом… Что же нового в ***? Ничего!?

— Ничего, решительно ничего.

— Ольга Сократовна?

— Здорова, разумеется. Не люблю я её, дядя. Кажется, сплетница…

Глаза Сергея Ипполитовича сверкнули, и он пытливо и осторожно взглянул на меня, не поворачивая головы. Я покраснел.

— Ты хочешь сказать: дама, — заметил он с улыбкой. — У дам вообще язык без костей. А когда они ухаживают за молодыми людьми вроде тебя, то пускаются на отчаянные средства. Они раздражают воображение мальчиков: поверить им, так все только и делают, что… О, да! Ольга Сократовна… Но, мой друг, свет не клином сошёлся. И если тебя Ольга Сократовна так напугала, что ты удрал от неё в Петербург, то…

Он рассмеялся сочным, певучим смехом, таким смехом, каким смеялся, только говоря о женщинах, и слегка хлопнул меня по коленке. Это было совсем по-дружески. Если б не тревожный сверкающий взгляд, опять вполоборота брошенный на меня, взгляд холодный и острый, я принял бы эту дружбу за чистую монету и не сомневался бы, что дядя обрадовался моему неожиданному приезду. Я инстинктивно приготовился к отпору.

— Тут, в Петербурге, по части женского пола — малина! — говорил дядя. — У меня есть приятели, и они, если хочешь…

— Благодарю вас, дядя, не надо, — сказал я. — У меня на это особые взгляды.

— Хе-хе!

Он выпустил струйку душистого дыма и с напряжённой улыбкой смотрел на меня.